Все хроники Дюны (авторский сборник)
Шрифт:
Пауль прикрыл глаза, вытесняя скорбь из сознания: ей придется подождать своего часа, как некогда ждала скорбь об отце. Сейчас же он был поглощен открытиями этого дня. О вероятностях будущего, о том, что в них теперь соединятся и его будущее, и будущее Алии. О скрытом в глубинах его сознания– присутствии Алии…
И это было самое странное из всех проявлений его видения во времени. «Я встала на пути твоего будущего, – говорила Алия внутри, – чтобы лишь ты один мог слышать мои слова. Даже ты так не можешь, брат мой. Это хорошая игра, по-моему! И… да, знаешь, я убила нашего деда – выжившего из ума старого барона. Он почти и не почувствовал боли».
Затем – молчание. Внутренним зрением он ощутил ее уход из своего сознания.
– Муад'Диб!
Пауль открыл глаза, увидел черную бороду Стилгара, темные глаза, еще горевшие огнем битвы.
– Вы нашли тело старого барона, – сказал Пауль. Стилгар опешил.
– Откуда ты знаешь? – прошептал он. – Мы только что нашли его труп в той огромной металлической штуке, которую соорудил Император!
Пауль оставил вопрос без ответа – он увидел, как возвращается Гурни, а с ним – два фримена, поддерживающих пленного сардаукара.
– Вот один из них, милорд, – сказал Гурии, знаком останавливая конвойных и сардаукара шагах в пяти от Пауля.
Пауль заметил, что глаза пленника словно остекленели – в них застыло пережитое потрясение. Через все лицо, от переносья до угла рта, тянулся синий кровоподтек. Это был блондин с классическими, точно высеченными из мрамора чертами лица, из тех, которые обычно занимали офицерские должности в Корпусе сардаукаров. Впрочем, на его рваном мундире не было никаких знаков отличия, если не считать золотых мундирных пуговиц с императорской короной да полуоторванного галуна на лампасах.
– Это, по-моему, офицер, милорд, – сказал Халлек. Пауль кивнул:
– Я – герцог Пауль Атрейдес. Ты понимаешь это? Сардаукар молча и неподвижно смотрел на него.
– Отвечай, – велел Пауль, – не то твой Император может умереть.
Сардаукар мигнул, судорожно сглотнул,
– Так кто я? – спросил Пауль.
– Вы – герцог Пауль Атрейдес, – хрипло ответил сардаукар.
Паулю он показался слишком уж покорным – но, с другой стороны, сардаукаров никогда не готовили к,таким передрягам. Они не знали поражений – а привычка к одним лишь победам сама по себе может стать слабостью. Эту мысль он отложил – ее следовало обдумать как следует и внести соответствующие изменения в программу подготовки своих войск.
– Я хочу, чтобы ты передал Императору мое послание, – сказал Пауль. И заговорил, согласно древним формулам: – Я, Герцог из Великого Дома, правитель императорской крови, даю слово и клянусь, согласно Великой Конвенции: коль скоро Император и его люди сложат оружие и явятся ко мне сюда, то я стану сохранять их жизни, хотя бы ценой собственной жизни. – Пауль поднял левую руку с герцогским перстнем на пальце. – Клянусь этим знаком.
Сардаукар облизнул губы, взглянул на Гурни.
– Да, – сказал Пауль. – Кто, кроме Атрейдеса, мог бы требовать верности от Гурни Халлека и приказывать ему?
– Я доставлю ваше сообщение, – сказал сардаукар.
– Отведите его на наш передовой командный пункт и отправьте на корабль, – распорядился Пауль.
– Да, милорд. – Гурни сделал знак конвоирам, и все четверо вышли.
Пауль повернулся к Стилгару.
– Прибыли Чани и твоя мать, – сообщил тот. – Чани попросила некоторое время не беспокоить ее – она хочет побыть наедине со своим горем. Преподобная же Мать уединилась в «колдовской комнате»; причины тому я не знаю.
– Моя мать тоскует о планете, которую скорее всего больше не увидит, – сказал Пауль. – О мире, где вода падает с неба, а растения столь густы, что меж ними трудно пройти.
– Вода с неба… – шепотом повторил Стилгар.
В этот миг Пауль увидел, как Стилгар из гордого фрименского наиба на глазах превращается в создание Лисан аль-Гаиба, воплощающее преклонение и покорность. Этот могучий человек уменьшился в один миг – и на Пауля снова повеяло призрачным ветром джихада.
Я увидел, как друг становится почитателем…
Пауль вдруг ощутил резкий приступ одиночества.. Он оглядел зал и впервые заметил, как замирают и тянутся к нему часовые, едва только он появляется среди них. Он почувствовал невидимое соперничество – каждый федайкин втайне надеялся, что Муад'Диб заметит и отличит его.
Муад'Диб, от которого исходит благословение, сказал он про себя, и это была самая горькая мысль в его жизни. Они чувствуют, что я должен взять трон, – подумал он. – Но они не могут понять, что я делаю это, единственно чтобы предотвратить джихад…
Стилгар кашлянул:
– Раббан тоже мертв… Пауль только кивнул.
Часовые-федайкины справа от него расступились и стали «смирно», открыв проход для Джессики.
Она была в своей черной абе и шла той особой фрименской походкой, которая вызывала в памяти скольжение фримена по песку; но Пауль заметил, что сам дворец вернул ей что-то из ее прошлого, из времени, когда юна была официальной наложницей правящего герцога. В ней вновь видна была прежняя властность, во всяком случае часта, ее.
Джессика встала перед сидящим в кресле Паулем, взглянула на него сверху вниз. Она видела, как он устал и как старается скрыть свою усталость, – но не чувствовала сострадания. Она, казалось, была сейчас вообще не способна на какие-либо эмоции по отношению к сыну.
Войдя в Большой зал, Джессика удивленно подумала, почему он кажется ей каким-то не таким, каким она его запомнила. Он был чужим, словно она никогда не была –здесь, никогда не проходила по нему со своим возлюбленным Лето, никогда не встречала здесь пьяного Дункана Айдахо – никогда, никогда, никогда…
Должно было бы существовать слово, антонимичное слову «адаб» – «воспоминание, приходящее само и требующее действий, самодостаточное и сильное» нужно слово, означающее воспоминания, отрицающие сами себя…
– Где Алия? – спросила она.
– На улице, конечно, – ответил Пауль. – Делает то же, что и все порядочные фрименские дети: добивает раненых врагов и отмечает их трупы для команд водосборщиков.
– Пауль!!!
– Но ты должна понять, что она это. делает по доброте души, – объяснил он. – Не правда ли, странно, как мы порой не можем осознать скрытое единство доброты и жестокости?