Все хроники Дюны (авторский сборник)
Шрифт:
— Большая их часть вообще не думает об этом, — ответил Фарок.
– Другие же думают о джихаде так же, как и я сам. Это — источник приключений и необычайного богатства. Хижина, в которой я живу, — Фарок обвел рукой двор, — обошлась в шестьдесят лидасов спайса. Девяносто контаров! Были времена, когда я и представить себе не мог такого богатства. — Он покачал головой.
В противоположном углу двора слепой юноша наигрывал на бализете сентиментальную балладу.
«Девяносто контаров, — подумал Скайтейл Действительно, большая сумма. Хижина Фарока на многих других мирах сошла бы за дворец. Но все относительно, даже контары. Знает ли, например, Фарок происхождение этой меры спайса? Знает ли он, что когда то полтора контара означали груз одного верблюда? Вряд ли. Фарок, должно быть, никогда и не слышал о верблюдах или о Золотом веке на Земле».
В странном соответствии с мелодией бализета Фарок сказал:
— У меня был криснож, водные кольца на десять литров, копье, которое раньше принадлежало моему отцу, кофейный сервиз, бутылка из красного стекла, такая старая, что никто в съетче и не помнил ее происхождения. У мена была доля в нашем спайсе, но не было денег. Я был богат и не знал этого. Две жены было у меня: одна умная и любимая мной, другая глупая и упрямая, но с фигурой и лицом ангела. Я был свободным наибом, всадником на червях, хозяином левиафана и песков пустыни.
Юноша продолжал наигрывать мелодию.
— Я знал многое, но думая об этом, — продолжил старик. — Я знал, что глубоко под нашими песками есть вода, удерживаемая там маленькими Создателями. Я знал, что мои предки приносили в жертву Шаи-Хулуду девственницу, пока Льет-Кайнз не прекратил это. Мы неправильно сделали, что прекратили. Я видел жемчуга в пасти червя. У моей души было четверо ворот, и я знал их все.
Он замолчал, думая о чем-то своем.
— Потом пришел Атридес со своей колдуньей-матерью, — напомнил Скайтейл.
— Потом пришел Атридес, — подхватил Фарок. — Тот, кого мы назвали Узулом в нашем съетче. И он остался среди нас. Наш Муад Диб, наш Махди! И когда он провозгласил джихад, я был среди тех, кто спрашивал: «Зачем мне идти туда сражаться? У меня там нет родичей». Но другие — молодежь, друзья, товарищи моего детства — пошли за ним. Они говорили о колдовской силе спасителя Атридеса. Он сразил нашего врага Харконнена, и Льет-Кайнз, обещавший нам рай на нашей планете, благословил его. Говорили, что Атридес пришел изменить нашу планету и нашу Вселенную, что он подобен цветку, золотому цветку в ночи.
Фарок поднял руки и посмотрел на свои ладони.
— Люди указывали на Первую луну и говорили: «Его душа там». И он был назван Муад Дибом. Я не понимал всего этого.
Темп музыки убыстрился.
— Знаете, почему я записался в джихад? — старик пристально посмотрел на Скайтейла. — Я слышал, что существует нечто, называемое морем. Трудно поверить в море, проведя всю жизнь среди дюн. У нас нет морей. Народ Дюны никогда не знал моря. Мы собирали воду для Великого изменения, которое Муад Диб принес одним мановением руки. Я мог представить себе канал, воду, текущую среди песков, хоть и с трудом. Я мог вообразить даже реку. Но море?!
Фарок взглянул на прозрачный купол своего узора, как бы пытаясь проникнуть во Вселенную за ним.
— Море… — негромко повторил он. — Это было за пределами моего воображения. Однако люди, которых я знал, говорили, что видали это чудо. Я думал, что они лгут, по хотел проверить это сам. Вот почему я записался в Джихад.
Послышался громкий заключительный аккорд бализета, и юноша начал новую песню со странным, волнообразным ритмом.
— Вы нашли ваше море? — спросил Скайтейл.
Старик молчал, и Скайтейл подумал, что Фарок не расслышал вопроса. Музыка бализета поднималась и опускалась, как морской прибой. Фарок дышал в унисон.
— Был закат, — внезапно заговорил Фарок, — такой закат мог бы быть написан одним из древних художников: красный, цвета моей бутылки, палевый, как жидкое золото… Это было на планете Энфейл, где я вел свой легион к победе. Мы спустились с гор по узкой тропе. Воздух был напоен влагой, и я с трудом мог дышать. И вот подо мной оказалось то, о чем говорили мои друзья: вода без конца и без края. Мы спустились к ней. Я вошел в воду и начал ее пить. Вода была горько-соленая. Чувство удивления перед этим чудом не покидает меня с тех пор…
Скайтейл почувствовал, что разделяет благоговейный страх старого Свободного.
— Я погрузился в море, — продолжал Фарок, глядя на изображенных на полу морских зверей. — В воду погрузился один человек, а вышел из нее совсем другой. И я почувствовал, что могу вспомнить прошлое, которого никогда не было. Я смотрел вокруг себя глазами, которые могли вобрать в себя абсолютно все: плавающий в воде труп убитого нами защитника планеты, торчащий из воды обломок дерева с обгоревшим концом… И сейчас, закрыв глаза, я вижу это почерневшее бревно, обрывок веревки, плавающий в воде, желтую тряпку, рваную и грязную… Я смотрел на все это и понимал, зачем оно оказалось здесь: чтобы я мог это увидеть.
Фарок медленно повернулся и посмотрел в глаза Скайтейлу.
— Вселенная не кончается, — сказал он.
?Хоть болтлив, по глубокомыслен", — подумал Скайтейл и сказал:
— Я вижу, это произвело на вас большое впечатление.
— Вы — тлейлаксу, — отозвался Фарок. — Вы видели много морей. Я видел лишь одно, но я знаю о море то, чего вы не знаете.
Скайтейл почувствовал, что его охватывает странное беспокойство.
— Мать Хаоса родилась в море, — сказал Фарок. — Квизара Тафвид стоял поблизости, когда я вышел из воды. Он не входил в море. Он стоял на песке, на влажном песке, с несколькими моими людьми, которые разделяли его страх. Он смотрел на меня и видел, что я познал недоступное для него. Я стал морским созданием, пугающим его. Море излечило меня от джихада, и, я думаю, он понял это.
Внезапно Скайтейл отметил, что во время этого рассказа музыка прекратилась. Его беспокоило, что он не мог точно определить момент, когда это произошло.
Будто продолжая свою невысказанную мысль, Фарок вдруг проговорил:
— Каждый вход строго охраняется. В крепость Императора нет доступа. — В этом ее слабость, — сказал Скайтейл.
Фарок вытянул шею, вглядываясь в него.
— Доступ есть, — пояснил Скайтейл. — Если большинство людей — я надеюсь, Император входит в их число, — думают иначе, в этом и заключается наше преимущество. — Он потер лицо, ощущая несоответствие избранной им внешности. Молчание музыканта его тревожило. Означало ли это, что сын Фарока закончил передачу? Разумеется, это был естественный способ сообщения, сжатого и переданного с музыкой. Оно теперь запечатлено в нервной системе Скайтейла и в нужный момент будет выдано благодаря дистрансу, вживленному в кору его головного мозга. Если сообщение передано, он стал вместилищем новых сведений, сосудом, заполненным данными: все звенья заговора на Арракисе, имена, условные фразы — словом, вся жизненно важная информация.