Все хроники Дюны (авторский сборник)
Шрифт:
– Пауль, то, что я делаю сейчас, – тяжело и отвратительно, но я должен сделать это…
Он стоял рядом с портативным ядоискателем, который доставили в комнату совещаний, чтобы они могли позавтракать там. Сенсорные щупы искателя безвольно повисли над столом, напомнив Паулю какое-то только что издохшее огромное насекомое.
Герцог смотрел в окно на посадочное поле и клубы пыли на фоне утреннего неба.
Перед Паулем был фильмоскоп с роликом о религии фрименов. Ролик составлял один из экспертов Хавата, и Пауль почувствовать что смущен ссылками на себя.
«Махди!»
«Лисан аль-Гаиб!»
Он закрыл глаза и снова услышал эти крики взволнованных толп. «Так вот на что они надеются, – подумал он. И, вспомнил, что говорила Преподобная Мать, – „Квисатц Хадерах“. Воспоминания вновь разбудили в нем чувство ужасного предназначения, вызвали Ощущение, что ему знаком этот странный мир, ощущение, которого он не мог объяснить.
– Да, отвратительно, – повторил герцог. ,
– Что ты имеешь в виду?
Лето повернулся, взглянул на сына:
– Дело в том, что Харконнены решили обмануть меня – чтобы я заподозрил твою мать. Они не знают, что я скорее усомнился бы в самом себе.
– Я тебя не понимаю, отец.
Лето опять посмотрел в окно. Белое солнце вошло в свой утренний квадрант. Молочный свет пронизал бурление пыльных облаков, расплескавшихся в слепых ущельях Барьерной Стены.
Медленно, понизив голос, стараясь сдерживать гнев, герцог рассказал Паулю о таинственной записке.
– С тем же основанием ты мог бы заподозрить и меня, – сказал Пауль.
– Надо, чтобы они думали, будто добились своего, – сказал герцог. – Чтобы считали меня таким дураком. Все должно выглядеть достоверно. Даже твоя мать должна быть уверена, что все это – всерьез и по-настоящему.
– Но почему?
– Нельзя, чтобы реакция твоей матери была игрой, притворством. О, она способна на великолепную игру… но слишком многое поставлено на карту. Я надеюсь разоблачить предателя. Должно казаться, что я полностью обманут. Придется причинить ей эту боль, чтобы она не испытала худших страданий.
– Тогда почему ты рассказываешь это мне, отец? А вдруг я что-то нечаянно выдам?
– Они не станут следить в этом деле за тобой, – сказал герцог. – Ты сохранишь секрет. Ты должен. – Герцог отошел к окну и продолжал не оборачиваясь: – Я рассказываю это тебе для того, чтобы – если со мной что-нибудь случится – ты мог рассказать ей правду' что я никогда, ни на одно мгновение не сомневался в ней. Мне хотелось бы, чтобы она это узнала.
В словах отца он почувствовал мысли о смерти и быстро проговорил: – С тобой ничего не случится, отец. Ты…
– Не надо, сын.
Пауль всматривался в отца, замечая утомление, сквозившее в наклоне головы, в линии плеч, в медлительности движений.
– Ты просто устал, отец.
– Я устал, – согласился герцог. – Я устал душой. Наверное, вырождение Великих Домов в конце концов пот разило и меня. А ведь когда-то мы были такими сильными людьми!
Пауль, внезапно испугавшись, горячо возразил:
– Наш Дом не вырождается.
– Не вырождается?
Герцог повернулся лицом к сыну, показав темные круги под жесткими глазами, циничный изгиб губ.
– Мне следовало жениться на твоей матери, сделать ее герцогиней. Но… то, что официально я не женат, дает надежду на союз со мной некоторым Домам, у которых есть незамужние дочери. – Он пожал плечами. – И я…
– Мать мне это объясняла.
– Ничто не дает вождю большей преданности, чем атмосфера бравады, смелости, куража, – сказал герцог. – Вот я ее и культивирую.
– Ты руководишь хорошо, – запротестовал Пауль. – Ты хорошо правишь. Люди следуют за тобой добровольно и с любовью.
– Мой корпус пропаганды – один из лучших, – горько усмехнулся герцог, отворачиваясь к пустыне. – Здесь, на Арракисе, у нас больше возможностей, чем Империя могла бы себе представить. Но иногда я думаю, что стоило бы предпочесть бегство, стать отступниками. Иногда я хочу, чтобы мы безымянно и бесследно растворились среди людей, став менее уязвимыми перед…
– Отец!
– Да, я устал, – повторил герцог. – Ты знаешь, что мы используем осадок, получающийся при очистке Пряности, в качестве сырья и уже запустили собственную фабрику по производству фильмолент?
– ?..
– Мы не можем допустить дефицита пленки, – объяснил герцог. – Как иначе мы можем наводнить своей информацией деревню и город? Люди должны знать, сколь хорошо я ими правлю. А как они смогут узнать это, если мы им не расскажем?
– Тебе надо все-таки немного отдохнуть, – сказал Пауль.
Герцог стоял совершенно неподвижно – четкий силуэт на фоне солнца.
– У Арракиса есть еще одно преимущество, о котором я чуть не забыл упомянуть. Пряность тут во всем. Мы вдыхаем ее и съедаем вместе с любой пищей. И я полагаю, это дает определенный иммунитет к некоторым из самых распространенных ядов из «Справочника асассина». И необходимость следить за каждой каплей воды ставит все производство пищи – выращивание дрожжей, гидропонику, производство химовита, – короче, все – под самый строгий надзор. Мы не можем, к примеру, избавиться от большой части нашего населения с помощью яда – поэтому и на нас не могут напасть таким способом. Арракис делает нас моральными и нравственными.
Пауль хотел ответить, но герцог жестом прервал его:
– Мне нужен кто-то, кому я мог бы говорить подобные вещи, сын.
Он вздохнул и опять взглянул на иссушенный ландшафт, откуда «теперь исчезли даже цветы – растоптанные сборщиками росы, увядшие под утренним солнцем.
– На Каладане мы правили, используя силу моря и воздуха, – сказал герцог. – Здесь мы должны ухватиться за силу Пустыни. Это твое будущее владение, Пауль. Что с тобой станет, если со мной что-то случится? Наш Дом станет не отступническим, а, так сказать, партизанским Домом – преследуемым, бегущим…