Все из-за меня (но это не так). Правда о перфекционизме, несовершенстве и силе уязвимости
Шрифт:
Этот ответ сигнализирует собеседнику: «меня не услышали» и «им неинтересно».
Ответ B: «У вас хоть есть чему разваливаться. У нас-то с Джоном уже много лет нет настоящего брака».
Такой ответ я называю «повернуть на себя». Ни участия, ни эмпатии в нем нет ни капли. В том, что касается эмпатии, жестких правил мало, но одно точно есть: никогда не начинай предложения с «…хоть».
«У меня был выкидыш». – «Ты хоть забеременеть смогла». – «У меня нашли рак». – «Хорошо хоть нашли вовремя». – «Моя сестра борется с алкоголизмом». – «Ну хоть не с наркоманией».
Эти «хоть» свидетельствуют исключительно о нашем собственном дискомфорте. Этим словом мы просто затыкаем собеседнику рот.
Ответ C: «Тебе одиноко, наверное. А я могу чему-нибудь помочь?»
Вот в этом ответе присутствует
Желание «найти нужные слова» или «правильно отреагировать» может быть самым большим препятствием для эмпатии и сочувствия. Мы начинаем тревожиться, не скажем ли что-нибудь не то, и, еще не начиная говорить, уже теряем возможность помочь человеку. Мы тушуемся, меняем тему или просто уходим. От соседки Лоррэн не требовалось волшебных слов. Она могла просто сказать: «Ой, вам, наверное, всем от этого так тяжело». Или: «Я бы тоже очень переживала. А как ему там живется?»
Иногда мы едва услышали чей-то рассказ о стыдной ситуации и уже хотим защититься даже от этого. Мы не хотим слушать. Даже слушать – может быть слишком больно. Одна из причин того, что эмпатия и сочувствие так могучи, – тот факт, что они показывают человеку: «Я могу это выслушать. Это трудно, но я здесь, с тобой».
Чересчур глубокие размышления
Еще один способ избежать эмпатии – убедить себя, что мы не можем по-настоящему понять обстоятельства, в которых не побывали. Соседка Лоррэн могла подумать: «Я не представляю, как это – когда брат психически болен. Как же я могу знать, что ответить?» Ключевой момент в том, что если мы хотим налаживать связи, которые действительно помогут нам двигаться от стыда к эмпатии, то мы не можем сопереживать только редким людям, пережившим то же, что и мы сами. Мы должны научиться иметь дело с ситуациями и происшествиями, о которых говорят другие, и пытаться войти в их положение, нам нужно научиться сопереживать.
Например, одна из участниц рассказывала, как трудно ей, афроамериканке, приходится в медицинском вузе. Вот как она описывала свой опыт: «Я стыжусь того, что для колледжа я слишком черная, а для моей семьи и друзей – слишком белая. Все студенты-медики смотрят на меня как на чуждый элемент. Будто я живая иллюстрация “политики равных возможностей”. Дело не только в цвете кожи. Я к тому же из бедной семьи. В колледже учусь на стипендию. Большинство моих друзей получили неполное среднее. Понятно, что в колледже я от всех отличаюсь. А когда приезжаю домой, мне и от близких достается. Бабушка однажды сказала: “Свой белый халат и белые замашки оставь, пожалуйста, за дверью. Хватит корчить из себя Маркуса Уэлби [2] ”. Я вела себя как обычно, но они посчитали, что я возомнила, будто я лучше, чем они. Это не так. Я просто хочу чувствовать себя своей хоть где-то».
2
Маркус Уэлби – герой американского телесериала семидесятых годов, семейный доктор средних лет. – Прим. ред.
Осмелюсь заметить, что большинство из нас – не студентки-медики с темной кожей. Большинству из нас незнаком опыт совмещения мира медицины (преимущественно белого и мужского) с жизнью в афроамериканской семье. Если мы прочитаем этот рассказ и подумаем: «Да, ей не позавидуешь, но себя я в таких условиях не представляю» – мы упустим возможность проявить эмпатию. А это важно, потому что наш уровень устойчивости к стыду зависит в равной мере от нашего умения принимать эмпатию – и от умения ее проявлять.
О том, как обычно упускают возможность проявить эмпатию, пишут Джин Бэйкер Миллер и Ирэн Стайвер, исследователи и терапевты из Стоун-центра: «Феномен эмпатии – базовый для всех наших отношений [17]. Мы имеем дело с чувствами, которые присутствуют в отношениях, либо поворачиваясь к человеку лицом – либо отворачиваясь спиной. Если мы отворачиваемся от других, не проявляя понимания того, какие чувства они испытывают, мы неизбежно оставляем человека в какой-то степени недооцененным. Мы также неизбежно отворачиваемся от всей полноты взаимодействия с нашим собственным опытом, обращаясь с ним совершенно нерациональным способом, то есть изолируя себя от других».
Если мы чуть-чуть покопаемся в нашем собственном прошлом, то многие смогут вспомнить, как они стояли одной ногой в одном мире, а другой – в другом. Почти все мы знаем, каково это. Когда я внимательно отнеслась к переживанию балансирования между медицинским колледжем и семейной жизнью, я вдруг подумала о том, как трудно совмещать роль матери и карьеру в мужском академическом мире. Когда я на работе, все окружающие как будто говорят мне: «Прекрасно, что у тебя есть дети, но здесь это никому не интересно. Когда они болеют, ты должна быть здесь. Если садик закрылся, сюда их лучше не приводить». То есть в этом мире мне позволено быть матерью, если только я не отвлекаюсь от академической работы. А в другом мире я – мама, и с моей работой, которая важна для меня, можно смириться, но только если это не нарушает жизни нашего дома.
Иногда мне удается балансировать. А иногда я начинаю опасаться, что эти два мира так далеко разойдутся друг от друга, что я потеряю точки опоры в обоих. И самое ужасное чувство для меня – что я единственная должна разрываться надвое.
Я не афроамериканка и не учусь в медицинском колледже, но у меня есть схожий опыт в смысле балансирования между двумя мирами, которые иногда кажутся взаимоисключающими. Порой из-за этого я чувствую себя одинокой, недостойной, «какой-то не такой». Поэтому, когда я читаю рассуждения афроамериканской девушки по поводу стыда, я, конечно, вовсе не собираюсь проецировать свои переживания на нее, но могу затронуть в себе струны, которые отзываются на этот рассказ, и, таким образом, сопереживать ей.
Мне нет нужды рассказывать ей свою историю. Я не стала бы говорить ей: «Я понимаю, каково тебе приходится», потому что точного понимания у меня нет. Я представляю, как это – пытаться совмещать разные роли; но расизма я на себе не испытала. Я не имею представления, насколько устаешь от постоянного переключения с одной культуры на другую, чтобы вовремя «вписаться». Я не верю в то, что можно полностью понять расизм, сексизм, гомофобию, эйджизм и другие формы дискриминации, если мы сами на себе их не испытали. Но я полагаю, что каждый в силах постоянно совершенствовать свое понимание дискриминации и видеть, каким образом ты сам принимаешь в ней участие. Эмпатия – хорошее начало для этого. Я слишком часто вижу, как чувство незаслуженного превосходства убивает эмпатию. Под незаслуженным превосходством я понимаю те преимущества, которые даны нам просто потому, что мы принадлежим к белым, гетеросексуалам, являемся членами определенных групп. Мы можем увязнуть в том, что я называю «классовым стыдом». Это не то, что «классовая вина» (или «вина белых»). Вполне нормально чувствовать вину за то, что отослал письмо с расистским высказыванием или рассказал обидный анекдот. Вина может инициировать определенные изменения. Вина помогает нам делать выбор в соответствии со своими ценностями. Стыд – не помощник. Если мы стыдимся из-за того, что не знаем, как относиться к непохожему на нас человеку или как контактировать с тем, кто сталкивается с дискриминацией, мы увязаем. Если мы думаем: «Я плохой, потому что не могу найти с ней ничего общего» или «Я плохой, потому что у меня это есть, а у них нет» – нас парализует.
Лично я дожила до момента, когда отбросить предрассудки для меня стало важнее, чем избегать ситуаций, в которых меня могут обвинить в каких-то нелицеприятных действиях. Теперь я знаю: мне лучше принять тот факт, что я страдаю от того же множества предубеждений, что и другие люди. Это позволило мне направить свои силы на то, чтобы отучаться от предрассудков и менять их, а не доказывать, что у меня они отсутствуют.
Когда мы честно признаемся в своей ограниченности, мы уменьшаем вероятность увязания в стыде. Это очень важно, потому что стыд мешает нам развивать в себе эмпатию. В конечном итоге, если стыдиться своих преимуществ, это лишь подогреет расизм, сексизм, гетеросексизм, дискриминацию по возрасту, классовое чванство и т. п. Я не должна знать, «как вы в точности себя чувствуете», – я лишь должна затронуть ту часть своей жизни, которая позволит мне стать открытой для понимания вашего опыта. Если я смогу ее затронуть, я воздержусь от осуждения и смогу отнестись к рассказу с эмпатией. Здесь и может начаться исцеление как личности, так и общества.