Всё как есть
Шрифт:
Корова так корова, не очень-то и хотелось. Я выскочила из павильона и побежала в туалет, чтобы никто не видел, как я плачу из-за какого-то урода. Собственно, надо было повернуться и уйти, но мои куртка и сумка были в кабинете продюсера, а кабинет заперт, а ключ у Брянского, а яйцо в утке, а утка в зайце…
Беспардонный Черепанов ввалился в женский туалет и нашел меня.
— Ну, хватит, — буднично сказал он, выдергивая из держателя бумажное полотенце и вытирая мне лицо. — Успокаивайся и пойдем.
— Никуда я не пойду, — буркнула я.
— Здесь будешь жить?
— Принеси мне ключ от кабинета.
— Зачем?
— Там
— Еще чего! — хмыкнул Славка. — Режиссер разинул варежку — а ты сразу на выход с вещами. Нет, Катерина Невеликая, так не делается. Ты на телевидении — привыкай.
— Не собираюсь я привыкать, чтоб на меня кричали. Так и знай.
— Ладно, ладно, он извинится. А ты должна понимать, что на съемках всякое случается. Продюсеры тоже люди, а тут творческий процесс. По сравнению с другими Вовка просто ангел.
— Ну и катись к своему ангелу.
— Покачусь обязательно, и ты со мной. Вытри, тут у тебя размазано. Черт, наверное, надо подгримироваться. Давай, Катя, люди ждут, они-то чем виноваты.
Оттого, что он говорил таким невозмутимым и спокойным тоном, я снова разревелась. Что это за работа, где на человека орут и обзывают его, и все в порядке вещей? Я никогда не позволяю себе повышать голос на своих продавщиц, хотя они тоже ошибаются. Люди ждут, они не виноваты — а я чем виновата? Брянский сам взял меня в проект, он знал, что я не профессиональная ведущая и не актриса, — чего же он теперь от меня хочет!
— Ну, правильно, правильно, — говорил Славка, гладя меня по голове. — Он это сам понимает. Говорю же тебе, будет извиняться. Сорвался. Успокойся, все уже.
Скрипнула дверь, кто-то возмущенно ахнул и закрыл ее. Я спохватилась, что мы стоим практически в обнимку в женском туалете и не даем бедным тетенькам сюда зайти. Черепанову было все равно, он гладил меня как-то уж слишком нежно для простого утешения, не переставая напоминать, что люди ждут.
— Тьфу, черт! — воскликнул Славка, приподнимая руку и через мою голову глядя на часы. — Гримерша-то, наверное, уже ушла. У тебя с собой есть какая-нибудь тушь, пудра? Пойдем возьмем ключ, приведешь себя в порядок.
Я дождалась его в коридоре, оттягивая момент извинения. По дороге в кабинет Черепанов снова утешал меня: все знают, что я не профессионал, в этом как раз моя изюминка, но я тоже должна учиться и прислушиваться к советам знающих людей. Вот например, за барабаном я иду, вихляя бедрами, как путана по Тверской, а зачем? Это совершенно лишнее…
Выбирая между путаной и коровой, я бы предпочла, наверное, то, что было произнесено ласково журчащим голосом, а не грубым слоновьим рыком. Хотя Брянский за «корову» худо-бедно извинился, а Черепанов вообще ничего не заметил.
Впрочем, извинение продюсера выглядело почти таким же хамством, как его крик. Глядя в сторону, он пробормотал:
— Я не прав, Катя, постараюсь, чтобы это больше не повторилось. Но и ты тоже…
И он начал объяснять мне, как надо строить мизансцену. Станиславский нашелся. И как вам это нравится — он постарается, чтобы это не повторилось. И я «тоже»! Что — я тоже?!
Но все искупалось общением с людьми, которых приглашали на передачу. Их подбирал Славка Черепанов и подбирал, надо сказать, с большим толком. Среди «везунчиков» встречались успешные бизнесмены и многодетные матери, почтенные лауреаты научных премий и начинающие актеры, житель маленького поселка, выигравший миллион в телевизионной игре, и женщина, чудом уцелевшая при взрыве в метро. Почти все они мне страшно нравились. Я с удовольствием с ними разговаривала, и перед камерой, и без нее, хотя совсем не умела строить мизансцену и порой загораживала героя своей спиной, как настоящая корова. А еще я радовалась, когда они получали мои талисманы и верили, что пушистые котята и деревянные гномы принесут им счастье.
С Брянским у меня шла еще одна война — из-за коленок. Ему непременно надо было, чтобы я вела передачу в мини и мои коленки отвлекали зрительское внимание от моих ляпов, как объяснил в свое время Слава. А для коленок время еще не пришло — я хоть и поглощала капустный супчик в огромных количествах, но о похудении на пять кэгэ за неделю, как обещал интернетовский рецепт, можно было только мечтать. Я не обольщалась, зная, что авторы любой диеты обязательно привирают насчет результатов, а главное — темпов их достижения.
Но совмещать мой образ жизни с супчиком было сложновато. Особенно доставали съемки. Они шли несколько дней подряд (потом перерыв), и я должна была в обеденное время пилить в Останкино и либо глотать суп прямо в машине, либо забиваться в уголок в короткие перерывы, открывать свой термос и испуганно озираться по сторонам. Никакой особенной тайны я из своего супчика не делала, но все-таки для блестящей ведущей Кати Артемьевой это было не царское дело.
Понятно, что стеснялась я не Брянского с Черепановым и не операторов Петруши и Рамиза по прозвищу Арамис, а своих удачливых гостей. Все они, за исключением заносчивых актеров, смотрели на меня с нескрываемым восхищением, как на неземное существо, — а тут капустный суп.
После еды я торопливо засовывала в рот жвачку, боясь, что от меня пахнет капустой. Брянский делал мне страшные глаза, потому что ведущая с жвачкой в зубах — позор для передачи, а еще обижается, что ее называют коровой. Я выплевывала мятный комочек в урну, а капустой все пахло, или мне так казалось. Запах капусты чудился мне везде, даже мой пот пах капустой через все дезодоранты. По ночам мне снилось, что я сижу в огромном кочане, как младенец, и жду, пока меня найдут, но кочан вареный, пахнет супом, а потому я никому не нужна.
Короче, из-за всех этих сложностей и просто проголодавшись, я иногда плевала на диету и перехватывала булочку в останкинском буфете. Поэтому коленки еще не обрели образцовой стройности, и показывать их мне не хотелось. Брянский, зараза, ничего этого понимать не желал и заставлял меня надевать короткие юбки. А может, наоборот — понимал и делал это нарочно, чтобы не его одного считали толстым боровом. Пусть видят, что ведущая у него тоже корова.
Собственно, дело было не в юбках и коленках, а в его праве указывать мне, что носить. Он считал, что как продюсер и режиссер может вторгаться в любые области, вплоть до фасона моего белья. Я же отважно боролась за свое прайвиси. Мне объясняли — не только Брянский, но и Славка, который, в общем-то, держал мою сторону, — что никакого прайвиси у телеведущего нет и если продюсер скажет, что на съемки надо выходить топлесс или жоплесс, то есть с голой задницей, то единственное право актера — уйти, хлопнув дверью, но не спорить. А я спорю, причем непонятно из-за чего, потому что на мою задницу никто не покушается, а коленки — это просто детский сад.