Все колхозы

Так это почему-то называлось: «поехать в колхоз», «послали в колхоз» и т.д. На самом деле в подавляющем большинстве случаев это был совхоз. (Как-то я имел возможность сравнить, и могу сказать, что они очень отличаются). Теперь думаю, может, в этом неправильном обозначении была некая фига в кармане: нам, социалистическим рабам, пофиг – колхоз, там, совхоз, ферма, агрокомплекс… Интерес – он ведь сопутствует хоть какому-то энтузиазму, а откуда бы ему взяться, энтузиазму?

Сколько раз меня посылали в колхоз во время учёбы в Саратовском университете, теперь уже не могу вспомнить. Общая практика была такая, что посылали два раза в году: на месяц за счёт летних каникул, в качестве трудового воспитания, и на месяц за счёт учёбы, которую потом приходилось отчасти сокращать, отчасти увеличивать количество часов в день, чтобы нагнать программу. И то, и другое не могло кому-то понравиться, но за отказ могли и выгнать из универа.

Однако за 5 лет обучения всё же 10 раз я в колхозе точно не был. На первом курсе я был в спортивной

секции (водные лыжи) и, кажется, точно не помню, в спортивный летний лагерь поехал вместо колхоза… хотя, может быть, всё же и после него. А кончилось моё пребывание там аппендицитом, везли на катере 40 км в Саратов, оперировали, и, возможно, осенью я тоже из-за этого не ездил. Это уже, возможно, минус два. Далее, после 4 курса были военные лагеря в Бресте, как окончание обучения на военной кафедре. Тоже, может быть, не после колхоза, а вместо него. А пятый курс был на большую часть устроен в виде практики. Для меня она проходила в Рязани. Возможно, я туда уехал и избежал осеннего колхоза тоже. Ну и после пятого курса, получив диплом, вряд ли кто мог заставить туда поехать, разве что тех, кто поступил в аспирантуру. У меня была рекомендация в аспирантуру, но там не было мест. Получается, что, возможно, это было всего четыре раза? Нет, минимум пять, был ещё колхоз перед первым курсом. Довольно подло устроенный: отправили ещё до результатов экзаменов и зависящего от них конкурса на поступление. Т.е., получалось, кто не поступил, тоже должен был ехать. Но кто откажется? Ведь отказавшихся точно не приняли бы! Да, значит, пять раз… или, скорее, больше. Ведь все перечисленные отмазки могли быть – и могли не быть.

Вспомнить трудно ещё и потому, что большая часть колхозов была одним и тем же энгельсским совхозом. Так что они частично совпадали и по организации работы там. На прополке лука я точно был не один раз, а два или три. На уборке помидоров тоже, наверное, пару раз.

В общем, имеет смысл вспомнить, что вспомнится, независимо от конкретного времени. Общий временной интервал был такой: 1973-1978 год. Или, учитывая вышесказанное о четвёртом и пятом курсе, вероятно, 1973-1977 или 1976.

Отдельно от других запомнился первый колхоз. Тот, что сразу после экзаменов и до того, как стали известны их результаты.

Конечно, на шантаж мы злились, но вообще трагедии не было. Ведь нужно было знакомиться с однокурсниками. Это создавало общую приподнятую атмосферу и ощущение новизны. Я их до сих пор помню.

Больше злился аспирант, которого с нами послали. Как он объяснил, планировал он поехать с друзьями в Казахстан, строить коровники и другие объекты в сельской местности. Такая бригада шабашников, возникшая, вероятно, из студенческого стройотряда. И они достаточно неплохо зарабатывали. А тут его поймали, лишили заработка и общения со старыми друзьями, повесили на шею ответственность за желторотых студентов… Было на что злиться.

Аспирант был большой и толстый. И он ничего не ел. Буквально. Заявил, что поголодать ему полезно, а питаться тем, чем тут кормят, – наоборот. Нам казалось, что кормят неожиданно неплохо. Например, часто было кроличье мясо. Но он заявил, что это мы так думаем из-за неосведомлённости. Тут просто по соседству кролиководческая ферма. И если какие кролики дохнут, их быстренько сплавляют в совхозную столовую… Кажется, кто-то после этого перестал есть мясо, но я не перестал. Кушать-то хочется. Особенно при физической работе на свежем воздухе.

Ещё он играл на гитаре и пел. Что-то из репертуара «Битлз», которых тогда официально, кажется, не было, из других рок-музыкантов. Особенно эффектно у него получалась песня про поезд. «In the shuffling madness Of a locomotive breath…» «Old Charlie stole the handle, And the train it won’t stop going…». Это Джетро Талл. Там очень выразительный ритм; так он ударял обеими ногами в пол, с лязгом подпрыгивая на панцирной сетке кровати. Он ведь голодал не просто так, весу в нём было многовато.

Но главное, во всех конфликтах с местными начальничками он был на нашей стороне. Самих конфликтов я почти не помню, но вот запомнившийся пример: мы завозились с завтраком, отчасти по вине столовой, и ранее уже угрожавший нам бригадир уехал на грузовике на поле без нас. Чтобы шли туда пешком. Чисто воспитательная акция: прополке от этого получалось только хуже, меньше времени бы осталось. Или он планировал нас там подольше продержать, не знаю. Так этот аспирант, рассерженный на всю ситуацию в целом, сказал нам вовсе никуда не ходить. Чем по жаре по пыльной дороге тащиться несколько километров до поля. Транспорт не предоставили – оправдание есть. Никакого скандала не было. Приехали мы туда на следующий день, бригадира не было, были там местные, руководившие прополкой. Они говорят: чего это вас вчера-то не было, на другую работу перекинули, что ли? Это там было в порядке вещей, они даже не удивлялись. А бригадир им ничего не сказал, выходит.

Это был первый и единственный раз, такой руководитель. Все остальные потом были запуганы университетским начальством (а оно, очевидно, кем-то ещё повыше) и всегда в спорах и конфликтах с местными принимали их сторону.

Большим достоинством совхоза «Энгельсский» было то, что он очень близко к Саратову. Раз на раз не приходился, но бывало, разрешалось на выходные уезжать домой. А это очень большое облегчение неустроенности быта.

Каким транспортом добирались, не помню, скорее всего, каким-то автобусом. Железнодорожный мост есть, но он очень далеко от центра Саратова и Энгельса, а автомобильный прямо объединяет их центры. Ещё есть речной трамвайчик, но он ходит не очень часто и довольно долго ползёт. И, кажется, не ходит вечером.

А я вспоминаю, как возвращался из дому уже в темноте, с фонариком, и в поле, в высокой траве, вдруг загорались, тоже как фонарики, глаза коров. Они, как кошачьи, хорошо отражают свет. Почему они ночевали прямо в поле, не знаю. Обычная практика, вроде, вечером подоить и запереть в хлеву. Может, это телята были, которых доить не надо, в темноте не очень понятно.

Кстати, раз уж зашла речь о домашнем скоте, у меня очень плохое обоняние. То ли из-за того, что в детстве был хронический насморк, то ли, наоборот, из-за живодёрских методов, которыми его лечили. Что касается колхозов, плохое обоняние часто оказывалось большим преимуществом. Вспоминается такой эпизод. Меня поставили чистить свинарник от свиного навоза. Свиней куда-то убрали оттуда на это время. Навоз надо было лопатой сгребать к одной стороне свинарника и там, как накопится, грузить на тележку и перевозить в предназначенное место. Потому что свинья хоть и неприхотливое животное, а в луже просто любит лежать, но когда её собственных выделений слишком много, ей тоже нехорошо. А может, это свинарям нехорошо. Надо сказать, свиной навоз – самый вонючий. Коровий с ним не сравнить. Тот даже способен вызывать приятные ассоциации, впрочем, как у кого. «Хорошо в краю родном пахнет сеном и…» А, нет, там «гумном». Но свиной даже хуже человеческого. Наверное, из-за того, что свинья ещё более всеядная, чем человек, или настолько же всеядная, и оба они перерабатывают еду более основательно, чем травоядные? Так основательно, что уже совсем ничего питательного в отходах жизнедеятельности не остаётся, только то, что для организма нежелательно и даже вредно, и что он выбросил, и что ни для какого больше животного не пригодится, только бактериям. Кроме того, как к любому дерьму, к свиному в полной мере применима пословица «не тронь дерьма – не воняет». Конечно, она подразумевает что-то вроде «не делай замечаний грубияну», или «не задевай крикуна», или вообще «не ссорься с нехорошим человеком, он способен организовать тебе много неприятностей». Но это второй смысл, а первый там тоже вполне правильный, результат наблюдения, а не выдумка. Если навоз не трогать, он засыхает, покрывается корочкой и воняет меньше, а когда его сгребаешь, он перемешивается, лишается корочки и воняет вовсю. Это как с пословицей «не плюй в колодец, пригодится водицы напиться». Намёк на то, что не стоит ссориться с другом, потом захочешь обратиться к нему за помощью в трудной ситуации. Но и первый смысл вполне работает, зачем же в колодец плевать? А вот позднейшая переделка «не пей из колодца, пригодится плюнуть» имеет только второй смысл, не одалживайся у человека, с которым, может, придётся поссориться. Первый смысл нелепый. Ну ладно, это интересная тема, но уже не связанная с воспоминаниями о колхозах. Итак, сгребаю я свинячий навоз и радуюсь своему плохому обонянию, потому что даже с ним не очень приятно дышится. И вдруг подваливает к загородке какой-то начальник. Прямо написано на нём: «Начальник». По манерам видно. Важный такой. И одет не для сельской местности. В костюме, в шляпе. Не помню, правда, насчёт галстука. Как я потом узнал, формально он был послан от университета для проверки, хорошо ли обходятся со студентами местные начальники. Но фактически у него была инструкция мотивировать студентов не жаловаться, а безропотно мириться с чем угодно. Хоть я этого ещё не знал, беседовать с начальниками я не люблю. Не понимаю я их и стараюсь держаться подальше. Вот и тут я сделал вид, что не понимаю его намёков, что хорошо бы я временно прекратил кидать лопатой вонючую субстанцию, обдавая окрестности густым запахом, сделал перерыв и поговорил с ним. Но я прикинулся шлангом (кстати, кто знает, как так получилось? Слово «шланг» происходит, очевидно, от немецкого Schlange, змея. А ведь змея – символ мудрости). Старательный такой, как бравый солдат Швейк. Мне, де, ещё много работы осталось тут, а поговорить и так могу. И стал слегка больше в его сторону кидать. И по принципу «бери больше, кидай дальше, отдыхай, пока летит». Он, конечно, за загородкой стоял, до него не долетало. Но завоняло ещё сильнее. Ну, он и сбежал, не вынес химической атаки. Ребята рассказали потом, что он их всех достал своими мотивировочными беседами. А мне вот повезло.

Но я отвлёкся от первого колхоза с его луком. Прополка лука интеллектуально несложна. Зелёный лук сильно отличается от сорняков, дёргай всё, что не лук, не ошибёшься. Физически – тоже довольно редко попадались такие здоровенные и колючие сорняки, чтобы их в перчатках было затруднительно выдернуть. Но долгая однообразная работа на солнцепёке, согнувшись, сильно утомляла. Не знаю, как кому, мне сельское хозяйство не было привычно. И я так его и не полюбил. Знал и знаю людей, которые любят. Например, бабушка, мамина мама, с которой я, правда, общался мало и недолго, засадила дачный участок разными растениями, по большей части помню цветы. Коготки и винтики. То есть, ноготки и гвоздики. Анютины глазки у самого дома и золотые шары у сортира – самые запомнившиеся. Но маме эта любовь, кажется, не особо передалась, а мне не передалась совсем.

В том колхозе я с удивлением наблюдал зрительную галлюцинацию. Перед сном, только закроешь глаза, всё поле «зрения» заполняет лук и сорняки. Снизу, из-за пределов поля зрения, высовывается рука, хватает сорняк, дёргает и исчезает внизу, высовывается вторая – и тоже. И так непрерывно. Раз-два-раз-два… При этом поле зелени слегка продвигается. Шагами. Но не быстро, так как на то, чтобы выдрать все сорняки перед собой, уходит сколько-то времени, так что на один шаг ногами приходится много рывков руками. Мозг за целый день прополки запомнил картинку и продолжает её осмыслять.