Все кошки Рима
Шрифт:
— Дими нашел письма Келли. Мама засунула их под ковер в спальне, и сразу после возвращения Келли из Персидского залива Дими занимался уборкой, и вот вам, пожалуйста. Он принес их мне, но Келли уже наговорила этих слов о маме… — Он отвернулся. — Келли ушла потому, что я стал на сторону мамы.
— Рената ужасно поступила.
Марио снова повернулся к ней.
— Ну, Дими тоже так думал. Когда ты спросила, почему он покончил с собой, я сказал, что не знаю. Но, наверное, эти письма были последней каплей. Он больше не мог сносить ее выходки.
— Я не знала. — Мелина не
Марио придвинулся ближе, и ей не оставалось ничего иного, кроме как сделать шаг назад к самой решетке.
— В голове у меня такая ясность, Мелина, словно я вижу прямо сквозь темноту. Словно я могу увидеть всех призраков или кто они там.
— Что?
— Сама знаешь. Ты же рассказывала мне о том мужике, что устроил здесь сеанс. — Он придвинулся еще ближе, совсем вышел из пятна света, лицо его казалось всего лишь черным абрисом в темных тенях.
— Бенвенуто Челлини. Он привел священника… — Она еще отступила, одной рукой касаясь камня, другой отирая слезы с глаз, горло у нее перехватило. — Он привел священника и мальчика, потом они начертили круг и произнесли заклинания.
Они совсем уже вошли под арку, и Мелина удивилась про себя, куда подевался кот. Если б только она могла последовать за ним, потеряться из виду в какой-нибудь щели.
— И что было потом?
— А-а-а… Священник говорил, что видел демонов, а мальчик, что он видел миллион воинов.
В отчаянии она ощупью шарила позади себя, но никак не могла найти решетки, в которую давным-давно уже должна была упереться спиной. Ночь была тиха, словно в живых кругом не было ни души.
— А что видел Челлини? — Слова Марио шипели, отдавались эхом в каменном коридоре.
— Дым и тени.
Окончательно потеряв ориентацию, она увидела свет и бегом бросилась к нему. Она должна была наткнуться на стену, каменный выступ, но не было ничего… ничего, кроме пустого пространства и песчаного пола…
Она успела услышать шаги Марио у себя за спиной, и они упали вместе, когда он бросился на нее. Она словно ополоумела: пихалась, брыкалась, отплевывалась попавшим ей в рот шершавым песком. Его руки ползли к ее горлу, Мелина вцепилась в него ногтями, оцарапав ему щеку, потом, задыхаясь, набрала в грудь воздуха, чтобы закричать.
Пространство и свет. Она чувствовала их в тот самый момент, когда схватила его запястья и извернулась под его тяжелым телом. Послышался гулкий звук, мурчанье, какое никак не могло бы вырваться из глотки маленькой кошки — низкая какофония рокота, который нарастал, вздымался поверх взрыкивания крупных зверей. Марио отпустил ее и попытался отползти подальше от этого рычания. Овальная арена Колизея простиралась вдаль, осиянная серым светом, в котором метались беспокойные тени миллиона кошачьих воинов.
Львы. Десятки сражались здесь каждый день, бок о бок с пантерами и даже тиграми, выступление «разогревающей» команды перед играми гладиаторов. Более пяти столетий они глядели в лицо bestiari и поглощали несчастных преступников, а потом с вызовом встречали собственную смерть.
Эхо их рыка окружило Мелину, которая присела на корточки на песке и вдруг почувствовала, как под рукой у нее поднимается
Мелина была не просто ошеломлена, она чувствовала, как все плывет у нее перед глазами, заволакивается серым туманом. Клятва гладиатора громом пронеслась у нее в голове: «Uri, vinciri, verberati, ferroque mecari patior». Он с готовностью клялся быть сожженным, связанным, избитым и зарубленным мечом — священная клятва принять насильственную смерть. Из дыма перед Мелиной возник bestiarius, самый низкий из гладиаторов, чьей профессией было драться со зверьми. При нем были меч, щит и кожаное наручье, и львы проводили его голодными взглядами, когда он повернулся неуверенно, держа перед собой меч так, словно впервые в жизни его видит.
Зверь прыгнул так быстро, что Мелина успела только охнуть, когда он поверг человека наземь и сорвал с него шлем. Это был Марио. Она видела презренный страх у него на лице, кровь там, где она расцарапала ему щеку. Прижимая уши и сверкая глазами, подкралась поближе пантера. Она выбила щит из руки Марио и ловко увернулась от его меча. Губы Марио сложились в какие-то слова, когда напали львы, вдавливая его в песок. Они окружили его, и слабое эхо его криков каплями сочилось из гама, когда бледные фигуры набросились на него, взрыкивая, когда когти вонзались в плоть и принялись рвать мышцы и жилы. С ужасающей грациозностью и быстротой ее лев прыгнул, сомкнул челюсти на обнаженном горле. Голова его поднялась к небу, и с морды его капли крови разбрызгались темными самоцветами.
Мелина глядела как завороженная, с подступающей к горлу тошнотой, сознавая, что время от времени новый лев проплывал сквозь нее, чтобы присоединиться к разъяренной стае. Они разорвали Марио, словно сделан он был из бумаги, и песок напитался кровью, когда они приканчивали остатки, хрустя костями и глотая кишки.
Утихомиренная стая улеглась, принялась вылизываться. От низкого их мурчанья дрожала земля. Ее кот поплыл к ней, голова его покачивалась на ходу, а с морды капала кровь. Обнюхав ее волосы, он положил колоссальную лапу ей на плечо, потом отошел. С тихим криком, похожим на плач, он улегся на землю подле нее, а она, судорожно втягивая в себя воздух, положила руку ему на гриву. Лев повернулся, и Мелина встретила взгляд прекрасных желтых глаз.
Мелина…
Баба…
Она назвала его старым греческим нежным словцом, как звала его тогда, когда она была маленькой, а он сильным, чудесным отцом, который носил ее на руках и защищал от всего мира. Крепче вцепившись в его гриву, она заплакала, сотрясаясь всем телом, а лев мурлыкал, поддерживая ее. Наконец она отпустила его, и, подобно тающему в тишине шепоту, львы поблекли, золото их шкур растворилось во множестве красок — черный, рыжий, пятна, полосы…
Когда она поглядела на арену, изорванные останки Марио тоже поблекли, взбаламученный мокрый песок налип на лицо и руки фигуры, которая шевелилась, но лишь едва-едва.