Все краски ночи
Шрифт:
Келвин едва заметно покачал головой, и она переменилась в лице, поняв, что случилось худшее.
– Он… он велел нам спрятаться здесь, пока он пойдет и выяснит, что происходит. Я ждала его всю ночь, думала, что он придет нас забрать, но…
– Какая лодыжка? – перебил Келвин ее. У нее впереди вся жизнь, чтобы скорбеть о муже, но у него было много дел, а времени совсем мало.
Джина замялась, глаза ее наполнились слезами, затем она указала на правую лодыжку. Келвин быстро задрал правую штанину ее джинсов, чтобы посмотреть, насколько плохо обстояли дела. Плохо. Лодыжка так опухла, что носок едва не порвался, обтянув распухшую ногу, а над тканью темнел кровоподтек. Джина еще не успела приготовиться ко сну, когда началась стрельба, поэтому на ней были джинсы и кроссовки, и из-за холода она не стала снимать обувь. Это хорошо, потому что если бы она ее сняла, то сейчас не смогла бы надеть. И это сильно задержало бы.
– Было холодно, – сказала Ангелина. Ее большие темные глаза смотрели серьезно и грустно, голову она прислонила к материнскому плечу. – И темно. У мамы был фонарь, но он выключился.
– Нам хватило заряда батарейки на то, чтобы найти эту коробку со старой одеждой, которая согревала нас ночью, – судорожно вздохнув, сказала Джина. Ей стоило огромных усилий не разрыдаться прямо тут, на глазах у дочери.
Келвин лишился дара речи. Она включила фонарь и оставила его гореть? Ей чертовски повезло, что они с дочерью остались в живых, потому что если сюда проникал солнечный свет, то точно так же свет проникал отсюда наружу. Тот факт, что чердак не был насквозь пробит пулями, подтвердил предположение Келвина о том, что стрелки ночью использовали тепловизоры, а не приборы ночного видения, которые многократно усилили бы свет, струящийся из этих щелей. Этот чердак стал бы для них чем-то вроде неоновой рекламы с призывом «Стреляй сюда!».
Они все сделали не так, но каким-то чудом остались в живых. Человеческий фактор. Иногда он срабатывает как надо.
– Мы все собираемся в доме Ричардсонов, – сказал Келвин. – Их подвал абсолютно надежен. Там слишком мало места, но пока и он сгодится. А там мы с Кридом что-нибудь придумаем.
– Придумаем? Вызывайте полицию!
– Телефоны отключены. И электричества тоже нет. Мы в полной изоляции от внешнего мира.
Келвин между тем озирался, искал глазами среди чердачного хлама что-то такое, из чего можно соорудить костыль.
– Ладно. Нам надо убираться с этого чердака, тут нет никакой защиты. Ангелина должна одеться потеплее и надеть обувь…
– Я не могу ходить, – сказала Джина. – Я пыталась.
– У вас есть эластичный бинт? Я мог бы перевязать вам лодыжку. Я найду что-нибудь вроде костыля, но вам придется идти. У вас нет выбора. Будет очень больно, но вы должны это сделать. – Он смотрел Джине прямо в глаза, без слов сообщая ей, насколько серьезна ситуация.
– Эластичный бинт? Ах да… Кажется, он в ванной.
– Я принесу.
Через пару секунд он уже спускался вниз. В ванной он один за другим открыл все ящики, пока не наткнулся на свернутый в бухту эластичный бинт. Там же Келвин обнаружил аптечку, прихватил упаковку аспирина и положил ее в карман, после чего вернулся на чердак.
– Примите пару таблеток, – сказал он, протягивая ей пластиковую банку. – Воды нет, так что разжуйте и проглотите, если не можете проглотить целиком.
Джина послушно разжевала таблетки, а Келвин тем временем быстро и умело перебинтовал ей лодыжку.
– Вот мой план: вначале я беру Ангелину, отвожу ее на кухню, чтобы она переоделась…
– Почему на кухню?
– Там безопаснее. Просто слушайте, что я говорю, не задавайте вопросов, потому что у меня нет времени все объяснять. Я вернусь и заберу вас. Как только вы будете в более безопасном месте, я поищу что-нибудь, что можно использовать как костыль.
– У Марио есть отцовская трость. – Губы у нее дрогнули при упоминании мужа, но она взяла себя в руки и продолжила: – В шкафу в гостиной.
– Ладно, годится. – Это, конечно, хуже, чем костыль, но лучше, чем ничего, да и времени на то, чтобы мастерить костыль из подручных материалов, у него не было. Келвин взял Ангелину за руку.
– Давай, сверчок, спускаться вниз.
– Сверчок? – Ангелина захихикала. Келвину удалось ее отвлечь. – Мама, он назвал меня сверчком.
– Я слышала, моя сладкая. – Джина погладила дочь по голове. – Иди с Келвином и делай, что он говорит, переоденься на кухне, а он поможет мне спуститься с чердака. Договорились?
– Договорились.
Келвин пошел первым, чтобы девочка не боялась упасть с шатких ступенек. Заметив, что окна гостиной разбиты, Ангелина сердито сказала:
– Только посмотри!
Ангелина хотела было зайти в гостиную, но Келвин остановил ее. Ему меньше всего хотелось, чтобы, выглянув из окна, она увидела мертвое тело отца, и ходить по стеклу босиком он тоже не мог ей позволить.
– Тебе туда нельзя, – терпеливо объяснил он, направляя ее к спальне. – Осколки стекла поранили бы тебе ноги, даже если бы на них были туфельки.
– Стекло может прорезать туфли?
– Насквозь. Это особое стекло.
– Bay! – восхитилась она и с уважением посмотрела на стекло, о котором шла речь.
Келвин нашел джинсы, свитер, маленькие кроссовки с розовыми шнурками, носки в цветочек и розовую куртку с капюшоном.
– Сама сможешь одеться? – спросил он, отведя ее на кухню.
Ангелина растерянно кивнула.
– Я одеваюсь у себя в спальне, а не на кухне.
– На этот раз мама хочет, чтобы ты переоделась на кухне, – ответил он. – Она тебе об этом говорила, помнишь?
Ангелина кивнула, но все равно спросила:
– Почему?
О, черт! Что говорить ей на этот раз? Вспоминая себя в детстве, он сказал то, что говорила мать, отметая возражения:
– Потому что она так велела.
Очевидно, Ангелина уже была хорошо знакома с этой формулировкой. Вздохнув, она уселась на пол.
– Ладно, но тебе нельзя смотреть.
– Я не буду. Я собираюсь помочь твоей маме спуститься с чердака. Не уходи из кухни, оставайся здесь, где сидишь.
Приняв еще один ее тяжкий вздох за знак согласия, Келвин вернулся на лестницу и обнаружил, что Джина сидит на краю люка, свесив ноги.