Все леди делают это
Шрифт:
Филипп приехал к ней в пять часов с огромным букетом темно-вишневых роз и вручил свою картину. Судя по вечернему платью модели, он изобразил любовницу такой, какой запомнил в первую встречу.
Алла никогда не получала в подарок собственных портретов и, неожиданно для самой себя, растрогалась, расцеловала и сердечно поблагодарила любовника.
На картине она и в самом деле была чудо как хороша: в платье любимого ею красного цвета, с обнаженной спиной, стоит вполоборота и смотрит через плечо, взгляд одновременно высокомерно-самоуверенный и насмешливый, ярко-алые губы чуть тронуты
— Слушай, парень, да ты талантлив! — Алла не скрывала своего восхищения.
— Модель очень хороша, — польстил Филипп.
— Да не скромничай! Получилось здорово! А ведь я тебе не позировала.
— Я тебя такой вижу.
Верная боевая подруга всегда питала слабость к талантливым людям. Будучи весьма самоуверенной особой на словах, она весьма реалистично оценивала свои способности. Единственный талант, которым она обладала, талант общения. Ей не составляло никакого труда обаять кого угодно, если было таковое желание. Она могла договориться с человеком любого социального и интеллектуального уровня и заставить делать то, что нужно ей. Помимо этого, у нее есть деловая хватка, напор, отвага и бесстрашие. Ну и в сексе она ас. Что касается всего остального… Другими дарованиями ее Боженька не наделил. Правда, Алла ничуть по этому поводу не комплексовала, заявляя: „Я и так красива до безобразия!“ — но, встретившись с человеком, кому дано то, чем не обладает она, образно говоря, слегка приседала. Пусть и не пиетет, но все же…
По жизни настроенная к людям лояльно, она частенько повторяла: „У всякого свои недостатки, я и сама не ангел сизокрылый“ — и готова была простить многое. А уж если человек талантлив — то все или почти все.
Потому она так расчувствовалась, глядя на собственный портрет, и причислила любовника к числу людей, чьи недостатки не имеют для нее значения. Нравится ей этот парень, и все тут!
Не так уж много Алла встречала мужчин, о которых можно сказать: „Он гениален!“ Художников в ее окружении раньше не было, и она эту среду совсем не знала. И именно с таких позиций оценивала Филиппа: „Творческому человеку, а тем более такому таланту, все позволено“.
Алла повесила портрет в комнате, именуемой кабинетом, а по сути, своеобразной норке, где она пряталась и отдыхала, отгородившись от окружающего мира не столько стенами, сколько ощущением полной безопасности.
Портрет очень хорош — и сама натура великолепна, и исполнение на уровне. Его можно было бы выставить в гостиной — чтобы все любовались. А хозяйка спрятала картину от посторонних глаз в кабинете, по своему официальному предназначению не подходящему для хранения подобной красоты.
Лариса, увидев портрет, растерянно замерла, а потом спросила:
— Зачем ты его здесь повесила?
— Я эгоистка, сама хочу им любоваться, — отшутилась Алла.
Подруга внимательно посмотрела на нее. Похоже, многое поняла, но не стала лезть в душу и задала индифферентный вопрос:
— А кто его написал?
Почему-то Алле не хотелось говорить правду. Для нее самой это было неожиданно — зачем скрывать имя автора от лучшей подруги? И все же она уклонилась от прямого ответа:
— Да один бродячий художник. Забрел ненадолго в мою жизнь и побрел дальше.
Тактичная Лариса не стала настаивать. Раз Алла не расположена к откровенности, зачем тянуть жилы?..
— Ну как, Эдик, удалось ее уломать? — спросил назавтра давний приятель и соратник издателя Яша Корн.
— Разумеется, — кивнул Эдуард Леонидович. — Но попотеть пришлось. Не хотелось использовать последний аргумент, да делать нечего, иначе она никак не шла на компромисс.
Приятели сидели в кабинете генерального директора издательства „Кондор“, обсуждая очень важный на данный момент вопрос.
— С ней придется быть начеку, — предупредил Яков. — Опасная особа.
— Опасная, — согласился Нечаев. — Не стал бы я с ней возиться, но уж очень подходящая кандидатура. Хватка у нее бульдожья, да ведь и я не лыком шит! — похвалил себя издатель. — Она думала, что держит меня за горло, но вышло наоборот.
— Много запросила?
— Порядочно, — вздохнул Эдуард Леонидович.
— Ничего, отработает, — заверил собеседник.
— Надеюсь.
— Договор она подписала?
— Подписала, хотя и кочевряжилась.
— Теперь ей уже никуда не деться. Жребий брошен.
— И все равно на душе у меня неспокойно, Яша. Она убийца и на меня смотрела взглядом убийцы, глаза — как дуло пистолета, я все время ощущал себя будто под прицелом.
— Впечатлительный ты, Эдик, — рассмеялся Яков.
— Тебе хорошо говорить. А я вчера успокоительные и сердечные пил.
— Думаешь, она и тебя убьет не моргнув глазом?
— Эта кого угодно убьет не моргнув глазом.
— Здравствуй, Алла. Это Филипп.
— Привет, Фил! Не прошло и года…
— Ты предложила звонить. Вот, звоню…
— А если б не напомнила, то не имела бы счастья слышать твой голос?
— За этот год я не раз хотел с тобой встретиться…
— И в частности, вчера, когда вел за мной наружное наблюдение?
— Ты о чем?
— О том, что ты ехал за нами от моего дома до Шереметьева.
— Я? — Изумление в его голосе казалось настолько искренним, что если бы Алла не была уверена в здравомыслии Толика, — а тот не склонен по пустякам драматизировать ситуацию, — то поверила бы экс-любовнику.
— Нет, я, — передразнила она.
— Ты ошибаешься.
— Тебя засек мой верный оруженосец.
— Кто-кто?
— Толик. Он был за рулем.
— Твой телохранитель?
— Вроде того. А ты, видно, в частные детективы переквалифицировался?
— Я?
— Слушай, у нас какой-то непродуктивный диалог. — Алла уже начала сердиться. Какого черта он придуривается! Ведь ясно как белый день — ему что-то от нее нужно. — Хочешь темнить — дело твое. Но, честно говоря, у меня нет никакого желания стирать язык об зубы, раз ты отвечаешь на вопросы: „Я?“ Давай лучше развлечемся светской беседой. Как жил-поживал?