Все люди — враги
Шрифт:
Трудности возникли, когда она завела разговор об искусстве. Тони вынужден был признаться, что не видел большинства пьес, которые она называла, и очень редко бывает в ночных клубах, никогда не играет в бридж, вообще не состоит ни в каком клубе, не слушает радиопередач и никогда не слыхал о писателях, которыми она восхищается.
— Вы какой-то совсем отсталый человек, — сказала она, — вы, наверно, один из тех тружеников, у которых не хватает времени на развлечения. Джим, мой муж, приблизительно в таком же роде. Мне всегда приходится «вытаскивать» его, уговаривать немножко развлечься, а не корпеть над работой. Но я вас не осуждаю, Тони. Человек должен создать себе положение,
— Несомненно, — согласился Тони.
И, наконец, она задала вопрос, которого он больше всего страшился:
— Кстати, чем вы занимаетесь, Тони?
Тони твердо решил не ссориться с Эвелин, несмотря на происшедшую в ней странную и отталкивающую перемену. Он не мог допустить, чтобы эта до крайности банальная женщина убила в нем воспоминание об ее умершем «я», хотя бы ему пришлось играть для этого унизительную роль и даже показаться «отсталым человеком». Поэтому он спокойно рассказал ей, что был одним из директоров промышленной компании, но бросил службу.
— Бросили службу! — воскликнула она. — Почему? Наверно, вы присмотрели себе что-нибудь получше?
— Вот именно, — ответил он, чувствуя, что этот двусмысленный ответ избавит его от неприятного разговора.
— А это не сопряжено с известного рода риском?
Вы твердо уверены, что получаете нечто лучшее?
— Абсолютно уверен. У меня нет на этот счет ни малейшего сомнения.
Тони наслаждался, этой невинной хитростью — это было единственное удовольствие за весь вечер.
Во время дальнейшей беседы он поймал себя на том, что, подобно Веллингтону [146] , молит о наступлении ночи. Он пытался навести Эвелин на разговор о детях, надеясь, что тут она по крайней мере будет искренней, но она уклонилась и попросила его рассказать о себе. Это было новым затруднением, но он ухитрился сообщить ей как можно меньше, употребив на это как можно больше слов, а так как Эвелин была очень щедра на комментарии, то сумел даже придать их разговору некоторую теплоту, отсутствие которой было вначале так заметно.
[146] Виллингтон Артур Уэлсли (1769 — 1852) — герцог, английский фельдмаршал. Командбвал англо-голландской армией в сражении при Ватерлоо
Часы на камине пробили девять. Эвелин поднялась и сказала:
— Здесь на столике портвейн или, если хотите, виски с содовой. Сейчас придет капитан Мартлет.
Займите его, пожалуйста, до моего прихода — я сейчас вернусь.
В первую минуту Тони даже не понял, что старый светский обычай, уже выходивший из моды, соблюдался здесь даже при свидании родственников; но все же он успел ринуться с места и отворить ей дверь. Эвелин проплыла мимо него с улыбкой, которую, вероятно, надо было считать благосклонной.
Когда дверь за ней закрылась, Тони глубоко вздохнул, вытер платком лоб и выпил стакан содовой. Вошел, по-видимому, получивший инструкции лакей и предложил провести его в туалет, а когда Тони отклонил это предложение, вошел другой лакей и доложил о приходе капитана Мартлета. Не прошло и пяти минут, как они уже познакомились и оживленно беседовали. Мартлет интересовался больше всего открытием новых земель, но так как открывать в этом мире оставалось, в сущности, не так уж много, то он путешествовал по отдаленным и малоизвестным местам.
Тони нашел, что он умный и хорошо осведомленный человек, и заметил, к немалому своему удивлению, что их взгляды во многом совпадают. Он с глубоким вниманием слушал его рассказ об одной экспедиции, когда
Через несколько минут Тони попытался вернуть разговор к этой безопасной и к тому же интересовавшей его теме, но Мартлет дал ему понять, что не намерен продолжать. В присутствии Эвелин он словно стал другим, более заурядным человеком. Тони не без зависти прислушивался к тому, как Мартлет с изысканной любезностью изливал целые потоки светской болтовни, настолько пустой, что у Тони не осталось в памяти ни единой фразы. Между тем Эвелин, очевидно, не только считала такую болтовню вполне естественной, но и наслаждалась ею.
Единственно, в чем Мартлет проявил искренность, было одобрительное замечание по адресу Джима, мужа Эвелин, из чего Тони заключил, что Мартлет и Джим — большие друзья, несмотря на то, что Джим много старше. Под прикрытием «беглого огня» Мартлета Тони ломал себе голову над вопросом, почему люди, по-видимому, вполне порядочные и неглупые, заставляют своих жен быть тем, чем стала Эвелин.
Кто а этом виноват, они или женщины?
Около десяти часов Тони поднялся, чтобы уйти, сославшись на то, что обещал зайти за Маргарит и проводить ее домой. Как будто Маргарит нуждалась в том, чтобы ее провожали! Но это показалось ему удобным предлогом, который и на самом деле был понят. Присутствие Мартлета оказалось во всех отношениях великой удачей, и в течение последнего часа атмосфера стала положительно сердечной. Тони надеялся, что холодок, ощущавшийся в начале вечера, мог сойти за вполне понятное смущение при встрече после стольких лет разлуки. Он намекнул на это вскользь при прощании и с радостью убедился, что это было принято как должное. Эвелин сошла вниз проводить их и, когда они прощались, сказала Тони:
— Могу я надеяться увидеть вас и Маргарит до отъезда? Мне бы очень хотелось познакомиться с ней.
— Мне самому бы этого ужасно хотелось, но, боюсь, вряд ли это удастся, — сказал Тони с светским лицемерием. — Я не сегодня-завтра уезжаю в Тунис.
— В Тунис? Зачем? По делу?
— Да, и на этот раз по настоящему делу.
— Боюсь, что вам не удастся поиграть там в гольф.
Тони не мог удержаться, чтобы не пустить на прощание маленькой парфянской стрелы.
— Ну, как сказать. Я слышал, что в Сахаре замечательные поля для гольфа. До свидания.
На Пикадилли Тони распрощался с Мартлетом, пожалев, что предлог, придуманный им, чтобы уйти от Эвелин, не позволял ему проводить капитана и дослушать его рассказ об экспедиции. Теперь эта история останется для него навсегда незаконченной, а все потому, что приходится лгать людям, вместо того чтобы сказать откровенно: «Я ухожу» или «Я не смогу увидеться с вами до вашего отъезда». Досадно, что ведь все знают: под этой ложью скрывается отсутствие мужества заявить обо всем честно. И вот в чем громадное преимущество кафе перед частным домом — там вы не гость, вы платите за место и за то, что выпьете, и можете уйти, когда вздумается. Этим и объясняется страсть молодежи к ресторанам — на кой черт им быть рабами семейного круга и хозяйки отеля?
Улицы были еще грязными после утреннего дождя, но Тони все же решил идти домой пешком. Ему необходимо было перед тем, как лечь спать, переварить метаморфозу, происшедшую с Эвелин… В сущности, ничего не поделаешь. Он просто должен привыкнуть к факту, что Эвелин, жившей в его памяти, больше не существует. До сих пор, когда он думал о ней, он всегда представлял себе свою Эвелин живущей где-то на белом свете, а теперь должен примириться с фактом, что она для него мертва, как если бы он сам присутствовал на ее похоронах.