Все могу (сборник)
Шрифт:
– Разве поймешь душу пионера?
Сережа поцеловал Марину, протянул руку и попросил задержаться на показ. Марина отказалась.
Домой Марина пришла поздно. Леша отсутствовал, и это было хорошо. Марина поработала, убрала диктофон, достала из фотокамеры флешку и вставила в кардридер. На экране загружались фотографии из Сибири. Серо-зеленое на винно-буром. На последней фотографии Марина стояла среди разделительной полосы дороги и счастливо улыбалась. Она давно не помнила себя
– Нерезкая карточка, удали, – мгновенно оценил изображение Леша, а Марина промолчала.
– Ты цветы получила?
– Да. Красивые.
– Спасибо не скажешь?
– Нет.
– Я так и думал.
Марина закрыла фотографию, выключила компьютер, попыталась встать, но Алексей обнял ее, не пустил.
– Марин, послушай. Понимаешь…
– Леш, я все понимаю. Жены дурнеют и стареют, а пэтэушницы – никогда.
– Да при чем здесь коровьи ноги?! – Леша злился от невозможности переговорить Марину. Препираться, спорить она умела лучше его.
– Все это надо перешить, —сказал портной, – ведь дело к маю.– Все это надо пережить, —сказала я, – я понимаю…Марина читала Ахмадулину, а Леша злился еще больше:
– Перестань говорить со мною песнями.
– Это стихи.
– А я хочу прозы. Понимаешь? Прозы!
– По-моему, проза была у тебя вчера! – Марина оттолкнула мужа и вышла из комнаты.
Ночью Леша ее разбудил:
– Марин, вставай, там Коля пришел. Марин!
Марина, сонная, вышла в коридор, где со странным выражением лица, заметно покачиваясь, стоял муж ее сестры.
– А у нашей коровы теленок родился! – икнул Коля.
– Коль, ты пьяный? Что с Настей? «Скорая» приезжала? – Марина сняла с него шапку.
Коля кивнул и философски добавил:
– Все, что не делает Бог, все к лучшему.
– Ты что, с ума сошел? Почки – это не прыщ за ухом. Ты – идиот!
Коля продолжал настаивать:
– Все, что не делает Бог, все к лучшему.
Марина заплакала.
– К какому лучшему! Твари! Вам никто не нужен! Вы женитесь, делаете детей, жрете, пьете, срете на голову жены, а потом рассказываете блядям, какая у вас плохая семейная жизнь!
Марина с порывистой резкостью открыла шкаф и начала доставать одежду, собираться.
– Дети где? – сквозь слезы спросила она.
Коля смотрел на нее отрешенным, полубезумным взглядом.
– Дети на месте. И вообще, Марин, ты зачем плачешь?
– Мне смеяться надо? Горе-то какое, Леш, Коль. – Марина села на стул, бросила руки.
Леша смотрел на жену и друга в недоумении.
– Не ссы, Марин. Все, что не делает Бог…
Марина прервала:
– Он чокнулся. Слушать нечего. Чокнулся. Какое горе…
– Какое ж горе, Марин? Настя вечером вчера мальчика родила.
На мгновение Марина застыла, потом, будто что-то вспомнив, уточнила:
– Ты теперь водку с метадоном мешаешь? Тогда выпей еще водки для большей мозговой наводки.
А Коля все стоял и дебильно улыбался, и вот только тут Марина поняла, что он не шутит. Коля напирал:
– На! Позвони! Она без телефона. В справку звони! Проверь!
– Я позвоню! – Марина решительно схватилась за трубку.
– Звони! Узнай! У меня родился лысый ребенок.
В действительности мальчик не был лысый, родился почему-то рыжий. Марина видела сестру в окне, но не могла разглядеть младенца. Они говорили по телефону, Настя плакала.
– Ну не плачь. Не надо. – Марина успокаивала.
Из трубки слышны были одни всхлипы.
– Коля знал? – Марина не обращала внимания на слезы.
Рыдания становились громче.
– Они говорили, что я не выношу. – Настя не могла унять рыдания. – Коля не хотел. Я, наверное, тоже. Вот мы ждали-ждали…
Настины дочки стояли рядом с Мариной и с отцом, клянчили конфеты.
– А чего не сказала никому? – спросила Марина.
– А ты мне много говоришь? – ответила Настя.
Это правда. Семейная привычка. Зачем говорить, если нельзя помочь. «Поделись со мной» означало переложи на меня свой груз, а в этой семье все предпочитали тащить свою ношу самостоятельно.
– Стыдно, – резюмировала Настя.
– Тебе сколько лет, чтобы стыдно было.
– Они сказали… что ребенок того… больной будет. Анализ какой-то сделали и сказали. А ты ж знаешь, ему и здоровые-то не нужны, и я сама не нужна. – Настя говорила быстро, будто кончалось время на телефоне. – Аборт предлагали. Уже срок был большой. А другая врачиха сказала, что у меня там все сильно раскрыто и оно само. Того.
Марина осторожно спросила:
– Ну и… как ребеночек? Плохой?
Настя оглянулась в палату на запеленутого ребенка, лежащего в лотке-кроватке, на опухшее личико, на еще не раскрытые глазки. Ребенок шлепал губами, хотел есть.
– Нет. Как обычно, как девки мои по цифрам этим. Только у этого… э-э… причиндалы огромные красные, и орет он все время… Марин, я его так люблю. У него волосы красные. Веришь? Реально красные.
– Я слышала про это. Эумеланина много.
– Наверное. У тебя пальто новое?
– Да уже давно.
– Покружись!
Марина медленно сделала круг. За ней повторили Настины дочки. Потом Коля с Лешей. Они все думали – Настя попросила, так надо для поднятия настроения. И только у Колиной любовницы расположение духа было скверное. Впервые за все время Коля к ней не пришел, хотя и обещал, и на телефон не отвечал, хотя она настойчиво звонила.