Всё на земле
Шрифт:
— Кто такие пелуконы? — тихо спросил у Игоря Рокотов.
— Это от слова «пелука», так назывался головной убор испанских колониальных чиновников. С тех пор этим словом называют тех, кто меньше всего заботится о национальных интересах Чили, кто думает прежде всего о том, чтобы набить собственный карман.
Олеанес полуобнял за плечи Франсиско:
— Я говорю тебе, — переводил Игорь; —что наш народ, народ О’Хиггенса и Рекабаррена, знает, откуда ему грозит опасность… Он сомнет заговорщиков в тот момент, когда сочтет это нужным. Но мы живем в просвещенном обществе… ты, человек, проживший трудную жизнь, ты понимаешь, как важно давать народу
— А Джакарта? сказал Франсиско. — Там погибло много сотен тысяч людей. Там тоже мечтали о гуманизме. А защитить его не смогли.
— Я все это уже слышал от тебя, — устало отмахнулся Виктор. — Ты подумай вот о чем… Мы национализировали медь, мы национализировали предприятия американской ИТТ, мы отдали землю крестьянам… Скажи, кто посмеет объявить народу о возврате к прежнему? Нация проклянет этого человека.
— Фашизм не выбирает средств… Вспомни о Гитлере. — Франсиско вскочил, пробежал от окна до кресла Олеанеса, сел рядом. — Ты подумай об этом…
— Гитлер, — сказал Виктор. — Может, ты вспомнишь еще о Чингисхане? Это будет совсем убедительно. Есть вещи, которые совсем невозможны в просвещенном мире. В древние и средние века жгли на кострах за веру… Сейчас это невозможно. Самый безоглядный узурпатор и тот понимает, что такие вещи вызовут возмущение даже среди его собственных сторонников. Гитлеровский фашизм раздет донага в Нюрнберге, раздет перед всем миром. Его последователи сейчас побоятся судьбы своих предшественников, повешенных по приговору.
— Ты идеалист, — Франсиско закурил, — ты идеалист, который закрывает глаза на грозные признаки… Если человек не видит чего-то, он ошибается. Если же он не хочет видеть… тогда… тогда…
Олеанес положил ему руку на плечо:
— Франсиско, ты знаешь, что я люблю тебя… Мы друзья, и я понимаю, что ты настоящий солдат чилийской революции… Поэтому можешь обвинить меня в чем угодно, я прощу тебе это. Ты недооцениваешь роли общественного мнения в мире. Вспомни борьбу Вьетнама… Неужто ты думаешь, что американцы не могли бросить на эту страну все имеющиеся у них средства ведения войны? Они сделали бы это и не поколебались ни секунды, если б не боязнь осуждения мировой общественности. У них — ракетно-ядерное оружие, и оно помогло бы им в течение одной недели выпутаться из вьетнамского мешка… Однако они не пошли на это. Тебе что-нибудь говорит этот факт?
Игорь торопливо переводил Рокотову быструю речь Олеанеса. Говорил шепотом. Иногда останавливался, подыскивая наиболее точное выражение. Виктор то и Дело снимал очки, держал их несколько секунд у самого лица и точным движением вновь водружал на нос.
— Я знаю все твои тезисы. Ты хотел бы, чтобы национализация в Чили приняла широкий размах. Ты хотел бы создать народную милицию и вооружить ее… Поверь мне, друг мой, это было бы гибельным для Народного единства. Именно таких действий от нас ждут враги. И тогда в ряды наших противников встанут даже те, кто сейчас идет с президентом Альенде. И в первую очередь — армия.
Франсиско закурил:
— Я скажу тебе, Виктор… Скажу… Когда Хорхе Видела загнал меня, тебя и тысячи других чилийцев в концлагерь Чакабуко, мы не раз говорили о том, что парламентаризм хорош только тогда, когда обе стороны соблюдают законы. Ты три с половиной года просидел в холодном бараке без медицинской помощи и приличного питания. За что? За то, что голосовал за президента Виделу на очередных выборах. А потом он тебя же упрятал в пустыню Атакаму… Нельзя быть таким доверчивым
Виктор сказал Рокотову:
— Вы не удивляйтесь… Он говорит правду. В нас стреляют. Однако он очень… как это говорят у вас в России… он очень… горячий, очень горячий человек… Ему везде чувствуется крайность. Жизнь Франсиско была трудной. Он обрабатывал землю и знает тяжелый труд. Его очень любят в Эль-Конте… Его знает сенатор Корвалан и высоко ценит мужество этого человека. Франсиско сорок семь лет, а пятнадцать из них он просидел в тюрьмах за свою борьбу с несправедливостью.
Он в нескольких фразах передал Франсиско содержание своих слов, сказанных Рокотову. Франсиско кивнул, на секунду накрыл громадной своей ладонью руку Олеанеса:
— Ты не думай, — начал переводить Игорь его слова, адресованные Виктору, — что сказанное тобой моему русскому другу охладит мое сердце… Я верю президенту Альенде, я верю Лучо, моему товарищу Луису Корвалану, я верю моему народу. Но почему не понесли наказания убийцы генерала Шнейдера эти недоноски братья Мельгоса? Почему они отъедаются в тюрьме, вместо того чтобы предстать перед судом народа? Почему не судят Густавссона, подорвавшего опоры электропередач возле Антофагасты? Сейчас он выпущен под залог и разгуливает на свободе. А два матроса из Антофагасты, у которых нашли коммунистические листовки, томятся в казематах у генерала Лагоса… Говорят, их пытают. Что ты скажешь на это?
Виктор покачал головой:
— Да, ты прав… Это дело рук врагов. У нас их много. Послушай, Франсиско… Мы пришли в гости к нашим друзьям… Вот стоит вино, вот еда… В конце концов, поспорить с тобой мы всегда успеем. А сейчас нам надо быть достаточно разумными, чтобы не продолжать этот спор. Просто мы с удовольствием встретим когда-нибудь наших русских друзей на чилийской земле и покажем им, как уважают чилийцы представителей родины Ленина. Я правильно говорю, Франсиско?
— Да-да… — кивал тот.
Потом был разговор о Москве, о веселых ребятах из московского Дома пионеров, куда водили чилийских гостей, о Сельскохозяйственной выставке, о спектаклях и концертах. А Рокотов глядел на грубые, в мозолях руки Франсиско и думал о том, что точно такие же ладони у миллионов людей во всех концах планеты и совесть у этих людей чиста перед миром, потому что они созидают, кормят, а когда наступает гроза, надевают шинели и идут на смерть. Так как же сделать, чтобы научить их разбираться в том, где правое, а где неправое дело, как сделать, чтобы их жизни были отданы для счастья земли и рождающихся на ней детей? Как сделать, чтобы они поняли: у тех, кто носит на ладонях мозоли, у всех тружеников на планете одна цель и за нее нужно бороться. И человек, сидящий сейчас напротив Рокотова, был одним из тех, кто взял на себя задачу жить для исполнения этой великой цели.