Все новые сказки
Шрифт:
Порция, которой он ее угостил, была для нее далеко не первая за вечер, а еще два коктейля, которые он для нее заказал, оказались явно лишние. Но она их лишними не считала, а он ни денег ни времени не экономил — просто сидел и ждал, пока она допьет.
Ее звали Морни. Об этом она твердила вновь и вновь. Он ни за что не позабыл бы этот факт, а она, похоже, ни за что не запомнила бы его имя — все время переспрашивала. Он назвался Джеком — соврал, — а она вновь и вновь извинялась за свою забывчивость.
— Я Морни, — говорила она всякий раз и почти всегда добавляла: — Не путать с Марни.
Он невольно вспомнил женщину, которую подцепил много лет назад в баре с очень похожей атмосферой. Тоже пьянчужка, только
50
«Харви Уолбангер» — коктейль, состоящий из ликера, водки и апельсинового сока.
Изобретен в шестидесятые годы двадцатого века на знаменитых пляжах Малибу в Калифорнии серфингистом по имени Харви, завсегдатаем питейных заведений. Любимым напитком Харви была водка с апельсиновым соком («отвертка»), Но однажды ему показалось это недостаточным, и он начал добавлять в напиток ликер «Гальяно», что добавило тому крепости.
Тогда он вообразил, что она мертва, и, настроившись на эту фантазию, овладел ею, и все дожидался, пока она очнется, но не дождался. И это возбуждало намного больше, чем он предполагал, но в финале он себя сдержал.
И взял паузу на размышление, а потом, совершенно сознательно, сломал ей шею. И снова овладел ею, воображая, что она просто спит.
Оказалось, так тоже приятно.
— По крайней мере, мне достался дом, — говорила она. — Детей у меня мой бывший отобрал, веришь, нет? Подговорил адвоката сказать, что я плохая мать. Нет, ты веришь, нет?
В доме, оставленном ей бывшим мужем, сразу стало ясно: тут живет пьянчужка. Не то чтобы грязно, но беспорядок несусветный. Она схватила его за руку и потащила наверх в спальню, не более опрятную, чем другие комнаты. Обернулась. Повисла у него на шее.
Он отстранился. Встретил ее озадаченный взгляд. Спросил, нет ли чего выпить, и услышал, что в холодильнике есть пиво, а в морозилке, может быть, осталась водка. Он сказал, что сейчас придет.
Дал ей пять минут, и, когда вернулся с банкой «Роллинг-Рока» и полупинтой водки, она, развалясь на кровати голая, уже храпела. Он поставил на тумбочку банку пива и бутылку водки и накрыл ее одеялом.
— Поймал — отпустил, — сказал он, уходя.
Рыбная ловля была не только метафорой. Спустя пару дней он вышел из дома, вдохнул прохладу осеннего утра. Небо было затянуто облаками, влажность уменьшилась. Дул легкий западный ветерок.
Самый подходящий день. Он собрал снасти, взвесил варианты и поехал на ручей, где в такие деньки дело всегда спорилось. За час на одном месте поймал и выволок на берег трех форелей. Все они упорно сопротивлялись, и, отпуская их, он, возможно, сказал бы, что свою свободу они заработали, шанс начать вторую жизнь заслужили.
Или это чушь? Можно ли сказать, что рыба что-то заработала или заслужила? И разве кто-то вообще чего-то заслуживает на свете? И неужели отчаянные попытки выжить действительно дают тебе право на жизнь?
Задумаемся о скромной камбале. Рыба это морская, донная, а попавшись к тебе на крючок, разве что слабо трепыхается, пока ты сматываешь катушку. Следует ли из этого, что камбала в нравственном отношении ниже форели? Что из-за своего генетически обусловленного поведения она имеет меньше прав на жизнь?
По дороге домой он заехал в кафе, съел гамбургер с хорошо прожаренной картошкой. Выпил кофе. Прочел газету.
Дома вымыл и разобрал снасти, убрал все на место.
В ту ночь шел дождь. И следующие три дня — тоже, с небольшими перерывами. Он особо не удалялся от дома, иногда смотрел телевизор. По вечерам откидывался на спинку кресла и прикрывал глаза, давал волю воспоминаниям. Как-то раз, пару месяцев назад, он попытался произвести подсчеты. Посмотрим: начал он много лет назад, задолго до смерти матери, и поначалу был ненасытен. Иногда думалось: просто чудо, что его не поймали. В те времена он направо и налево сорил своей ДНК и еще бог весть какими трасологическими доказательствами [51] . Как только все сошло ему с рук! Если бы они хоть раз им заинтересовались, если бы он хоть единожды привлек к себе мимолетное внимание властей, то раскололся бы в момент, определенно. Все бы выложил. Во всем сознался. К чему трасологические доказательства и тем более ДНК? Покажите из камеры небо в клеточку — и готово дело.
51
Трасология — раздел криминалистики, наука о следах, а также специальных приемах и методах их обнаружения и фиксации.
Итак, их было много, но он бороздил всю страну и не придерживался каких-то излюбленных методов. Он читал о мужчинах со специфическими вкусами — о тех, кто фактически каждый раз выслеживал одну и ту же женщину и убивал ее одним и тем же способом. Он же, напротив, всегда стремился к разнообразию. Не из осторожности — просто разнообразие и впрямь скрашивает жизнь. Или смерть, если вам так больше нравится. «Когда мне приходится выбирать из двух зол, — говорила Мэй Уэст [52] , — я выбираю то, которого еще не пробовала». Эта позиция была ему вполне понятна.
52
Мэй Уэст (1893–1980) — американская актриса, драматург, сценарист и секс-символ, одна из самых скандальных звезд своего времени; автор популярных афоризмов.
Когда же он эволюционировал — пришел к принципу «поймал — отпустил», ему однажды подумалось: наверное, это рука Господня все годы отводила от него беду. Кто поручится, что нет никакого Провидения, что вселенной не руководит некая высшая сила? Его помиловали, чтобы он мог… что — мог? Ловить и отпускать?
Вскоре он рассудил, что предположение глупое. Всех этих девушек он убил, потому что захотелось — или потребовалось, какая разница. А убивать перестал, потому что расхотелось или необходимость отпала, ведь лучше удовлетворять потребность таким вот образом… ловить, чтобы отпустить.
Так сколько же их было? Он не знал. Как тут узнаешь? Трофеев никогда не собирал, памятных вещей не берег. Только воспоминания, вот только теперь не поймешь, где реальные, а где воображаемые. Какое воспоминание ни возьми — вроде бы правдивое, но было ли это на самом деле? И разве есть принципиальная разница между памятью и фантазией? Он подумал о серийном убийце, схваченном в Техасе, — об идиоте, который всегда находил, в каком еще убийстве сознаться, и показывал полицейским все новые тайные захоронения. Вот только оказалось, что некоторые жертвы были убиты, пока он сидел за решеткой в другом штате. Обманывал ли он полицию, преследуя какую-то непостижимую цель? Или просто припоминал — явственно, во всех подробностях — то, чего в действительности не делал?