Все они почему-то умирали
Шрифт:
– Что-то ты, Паша, последнее время все увиденное примериваешь на себя, – проворчал Шаланда, стаскивая тесноватый плащ.
– Конечно, на себя, – не задумываясь, ответил Пафнутьев. – На тебя ведь все мало. И этот дом на тебя мал, как я вижу.
– Какую я недавно женщину примерил, – негромко пробормотал Худолей, но Пафнутьев его услышал.
– И что? – спросил он.
– Велика оказалась. По запросам.
– Сюда, – сказал Вохмянин, распахивая двустворчатую дверь. За ней Пафнутьев увидел большой зал с тремя окнами и камином. Посредине стоял стол овальной формы, а вокруг него –
– Пусть так, – солидно кивнул Шаланда. – Только без ненужных подробностей.
– А мне, пожалуйста, с подробностями, – заметил Пафнутьев. – Причем мне больше всего нравятся ненужные подробности.
Вохмянин посмотрел на одного, на другого, пытаясь понять столь противоречивые указания, и лишь после того, как Пафнутьев подмигнул ему, кажется, понял – начальство шутит.
– Значит, так, – Вохмянин скромно присел к столу между Худолеем и оперативником. – Был ужин... Часа три-четыре назад. Можно уточнить. Присутствовал сам Константин Александрович...
– Это кто? – спросил Шаланда.
– Объячев.
– Ах да! Продолжай.
– Жена... Маргарита.
– Кстати, где она?
– Наверху. У себя. Пьяная.
– Напилась за ужином или после?
– После. За ужином трудно было напиться... Сухие красные вина, виски, мясо, овощи... Хозяин пил водку.
– Много? – успел вставить Пафнутьев.
– Не знаю, как кому... Бутылку выпил.
– Поллитровую?
– Да. Пол-литра.
– Кто еще был?
– Секретарша.
– Она здесь?
– Все здесь. Никто не ушел. Я не позволил.
– Молодец! – похвалил Шаланда. – Ужинаешь вместе со всеми?
– Когда как.
– А сегодня?
– Сегодня – со всеми.
– Кто еще?
– Этот... Как его, – неулыбчивое лицо Вохмянина напряглось в задумчивости. – Вьюев Олег Игоревич.
– Кто такой? – спросил Шаланда, не желая выпускать из рук нить разговора.
– Ну... Назовите его деловым партнером. Он уже несколько дней здесь околачивается. Гостит. И вот дождался. Теперь, как я понимаю, не скоро уедет к себе на Украину.
– Дети? – спросил Пафнутьев.
– Сын. Сергей.
– Хороший сын?
– Чего ж ему быть нехорошим... Но, опять же, не без некоторых недостатков.
– Ну? – требовательно произнес Шаланда.
– Немножко наркоман.
– Со стажем? – уточнил Пафнутьев.
– Да. Лечился.
– Безуспешно?
– А в этом деле, как я понимаю, не бывает больших успехов, – Вохмянин пожал тяжелыми, литыми плечами. – Разве что в одиночку запереть, лет этак на десять.
Разговор продолжался, и Пафнутьев, прислушиваясь к звукам за пределами каминного зала, все-таки улавливал, улавливал некоторые признаки жизни. Что-то упало наверху, хлопнула дверь, по трубе, замурованной в стене, глухо прошумела вода, кто-то прошел за дверью, он услышал осторожные шаги и всхлипы. Басовито и беззлобно пролаяла собака на крыльце, включившись в поселковый собачий перебрех. Дом был явно пустоват, людей здесь было гораздо меньше, чем требовалось для нормальной жизни на таких площадях.
Пафнутьев встал, прошелся по комнате, заглянул в камин, но, кроме мятых бумаг, упаковок, ничего не увидел, – видимо, его использовали именно для этих целей – сжигали мусор. Дом продолжал строиться, и везде были видны цементная пыль, опилки, стружки, в углу стояли еще не приколоченные плинтусы, дорогие плинтусы, дубовые, хорошей гладкой выделки.
– Выстрел слышали? – неожиданно спросил Пафнутьев у Вохмянина.
– Нет, никто не слышал.
– Вы заходили к Объячеву, когда он уже был убит?
– Я зашел, чтобы спросить...
– Оружие видели?
– Не было никакого оружия.
– Пулю подобрали?
– Не было пули.
– Но рана сквозная?
– Да.
– А пули нет?
– А пули нет, – послушно повторил охранник.
– Вы ее не нашли или не искали?
– Искал, но не нашел.
– Значит, убийца не торопился? У него было много времени?
– Почему вы так решили?
– Ну, как же... Он прицелился, увидел, нащупал и выстрелил в очень продуманную точку – между ухом и виском, так? А потом, не обращая внимания на колотящееся в судорогах тело, принялся искать пулю и ушел вместе с ней. И с оружием. Я правильно понимаю происшедшее?
– Ничего не могу возразить, – Вохмянин беспомощно развел руки в стороны.
– Ведите нас к хозяину.
– Какому... хозяину?
– Мертвому! – с вызовом произнес Пафнутьев, чем окончательно сбил с толку охранника. – Коли не уберегли живого, ведите к мертвому.
– Как-то вы выражаетесь...
– Как?
– Я бы сказал – недостаточно почтительно.
– А вы? Вы – телохранитель, вы почтительно выражаетесь о своем хозяине?
– Так ли уж важно, как я выражаюсь, – пробормотал Вохмянин.
– Вот и я о том же, – с легким раздражением подхватил Пафнутьев. – Так ли уж важно, как я выражаюсь. Убийца в доме, я правильно понимаю?
Вохмянин остановился, постоял, опустив голову, словно увидел на полу что-то важное, потер кончиками пальцев складки лба, поднял глаза на Пафнутьева.
– Вы видели собаку у входа? Среднеазиатская овчарка. Ростом с теленка. Она никого не впустит.
– И не выпустит?
– Своих, конечно, выпустит, но чужих... Нет.
И Вохмянин направился к круглой башне, в которой была смонтирована винтовая лестница. Видимо, вначале ее сварили из металлических уголков, а уже потом на них закрепили дубовые ступени. Лестница была еще не закончена, предполагалось, что металл будет обшит дубом, и тогда башня приобретет обжитой вид. Лестница освещалась тусклым светом, идущим откуда-то сверху; дубовые ступени, привинченные к уголкам стальными болтами, даже не поскрипывали под ногами полудюжины гостей.
Вохмянин остановился на третьем этаже, подождал, пока все поднимутся в небольшой холл, отделанный вагонкой.
– Здесь, – сказал он, показывая на дверь. – Спальня.
Шаланда решительно шагнул вперед и первым вошел в комнату. Но там оказалось совершенно темно, и он беспомощно оглянулся. Вохмянин протиснулся между дверным косяком и застрявшим в дверях Шаландой, нащупал выключатель, нажал кнопку.
Свет оказался мягким, сумрачным.
Но главное, что было в этой комнате, все увидели сразу.