Все оттенки черного
Шрифт:
Но улик не было. А следы под деревом указывали на присутствие лишь одного человека. Для того чтобы вскарабкаться повыше и завязать веревку, Ачкасову потребовалась подставка — он нашел возле карусели старое пожарное ведро. Даже это чертово ведро аккуратнейшим образом запаковали в целлофан и отправили в лабораторию на исследование. Хотя Колосов уверен был на все сто — искать что-то «этакое», какие-либо настораживающие и подозрительные улики на этой ржавой дряни — пустая трата времени.
На место происшествия неожиданно прибыл представитель ФСБ. Посмотрел, послушал, потолковал с коллегами из милиции и прокуратуры, а затем куда-то исчез так же внезапно, как и появился. (Катя его уже
Колосов хорошо помнил тот выезд на квартиру прокурора. Тесная прихожая, коридор, двери в спальню, залитая кровью кровать — и постельное белье пестренькое, в какой-то несерьезный голубенький цветочек. На кровати — женщина в окровавленной ночной рубашке. Рядом окровавленная подушка. Видимо, разбуженная среди ночи, жена Полунина пыталась встать, защититься подушкой. Но две пули поразили ее: одна в грудь, другая в горло. Вторая жертва — мальчик, сын Полунина, лежал на пороге спальни ничком. Поднятый с постели выстрелами, он вбежал в комнату родителей и получил пулю в лицо.
Тогда, в мае, после долгих бесед с теми, кто знал Полуниных, и бесконечных экспертиз так и не удалось прийти к ясному ответу на вопрос, что же произошло в этой семье. Мать Полунина (ей перевалило за восемьдесят) сразу после похорон разбил инсульт, и она слегла. Друзей у них почти не было. Родственники — дальние, троюродные братья и сестры — не общались с ними добрый десяток лет. Сокурсники по институту потеряли с Полуниным связь сразу же после окончания. Сослуживцы по прежнему месту работы тоже ничего конкретного сказать не могли: характеризовали Полунина как сдержанного, холодного человека, большого педанта, весьма ревностно относившегося к своим служебным обязанностям, сделавшего за несколько лет неплохую карьеру от рядового следователя до прокурора района. Полунин и, по словам старо-павловских коллег, внешне был замкнут и строг. В свой внутренний мир и в мир своей семьи (сын учился в школе, жена после переезда в Старо-Павловск не работала) он никого не пускал.
Все эти два года Полунины жили вроде бы и на виду, и вместе с тем словно в вакууме. Впрочем, за такой же стеной отчуждения живет большинство людей.
А вот Ачкасов, судя по собранной о нем первичной информации, был человеком несколько иного склада. В Старо-Павловске его знали лучше, потому что здесь он родился и вырос. Он тоже вроде бы был на виду, и тем не менее близко его новую семью (первый его брак закончился разводом) мало кто знал. Колосов не поехал к вдове Ачкасова. Он чувствовал, что не готов к разговору с ней. Да и что сейчас у нее спрашивать? Что у вас произошло? Почему ваш муж, у которого было почти все, чего иные мужчины добиваются годами и так и не могут добиться, вдруг ни с того ни с сего наплевал на свою жизнь и взял веревку?
В этих происшествиях было что-то странное. И это почувствовал не один Колосов. Поэтому все в городке, от следователя до участкового, с таким рвением искали хоть малейшие намеки на то, что это не просто цепь трагических совпадений. В умах многих местных стражей порядка уже зрели десятки предположений, из которых главное было следующее: эти два беспричинных самоубийства не последних лиц в городе не иначе как инсценировка. Эти люди не умерли своей смертью, их убили, замаскировав все под…
Увы, такую красивую и многообещающую в оперативном плане версию не подтверждала ни одна улика; Судмедэкспертиза трупа Полунина дала категорический вывод: самоубийство. И этот же самый вывод, пока предварительный, но уже фактически бесспорный, был высказан патологоанатомом и на месте гибели Ачкасова. Тем не менее результатов вскрытия тела с великим нетерпением ожидали и Колосов, и все участники осмотра места происшествия.
На вскрытии в морге Колосов присутствовал от и до. Он и прокурорский были единственными, кого патологоанатом допустил непосредственно в анатомический зал. Остальные наблюдали из «аквариума» — отгороженной стеклянной стеной части зала, куда не доносился запах формалина и где работала машинистка-лаборантка, которой эксперт по громкоговорящей связи диктовал свои выводы.
Ачкасов был тучный, рыхлый мужчина. Весил он сто два килограмма и по типу своему, как выразился эксперт, был «типичнейший полнокровный сангвиник». Асфиксия изуродовала черты его лица почти до неузнаваемости. Веревка под тяжестью его грузного тела настолько плотно врезалась в кожу шеи, что первичный осмотр странгуляционной борозды был сильно затруднен.
Колосов внимательно исследовал одежду, снятую с Ачкасова: хорошие, не новые, правда, но малоношеные брюки, белье, белая сорочка с коротким рукавом — чистый хлопок и фирма солидная. Пиджак отсутствовал — это и неудивительно в такой жаркий день. Галстук пестрый, дорогой, носки в тон, отличные по качеству ботинки. Складывалось впечатление, что покойный одевался в свой последний день так, как и всегда привык одеваться — практично, удобно и вместе с тем с долей известного щегольства. Колосов осмотрел подошвы ботинок, отколупнул комочек присохшей глины. Черт возьми, как Ачкасов попал в парк? Откуда пришел? Из дома? С работы? Или же он побывал где-то еще? Кто-то его подвозил, если он ехал? Карманы брюк осмотрели еще там, на месте происшествия. Вещей было мало: бумажник, кредитка, пейджер — его проверили, он оказался отключенным. В кармане рубашки оказались водительские права. Не было лишь самого основного — предсмертной записки.
Вскрытие продолжалось долго. Наступил уже вечер, когда они закончили. Патологоанатом по ходу комментировал свои выводы.
— Какая-либо патология, заболевание внутренних органов отсутствуют. Покойный был физически здоров. Причина смерти — асфиксия. Бесспорные признаки, взгляните сами… — обращаясь к следователю, он то и дело тыкал пальцем в перчатке в препарированное тело. — Странгуляционная борозда хорошо заметна, с резкими краями. Петля одинарная, скользящая. Расположение узла вполне типичное, местонахождение — сзади. Почти полное отсутствие отпечатка в затылочной части.
— Странгуляционная борозда имеет прижизненное происхождение? — спросил следователь.
Это и был вопрос, ответ на который они так все ждали, ради которого, собственно, и пришли в анатомический зал. Правда, его можно было задать проще: повесился ли Ачкасов сам? Или его, уже мертвого, задушенного, повесили на осине, инсценировав самоубийство?
— Прижизненное. Нет ни малейшего в том сомнения. — Патологоанатом внимательно посмотрел на следователя и Колосова. Нет, явно не такого ответа они ожидали.
— Ну хорошо, ваше заключение о причинах смерти у нас есть, но… — Колосов кашлянул. — Вот для вас самого, как для опытного специалиста, нет ли во всем этом чего-то такого, что вас бы встревожило, заинтересовало?
— Вы сомневаетесь в моем выводе? Это самоубийство чистейшей воды. — Эксперт смерил Колосова взглядом.
— Мы не сомневаемся. Но мы думали…
— У вас есть какие-то основания полагать, что этого человека убили, инсценировав повешение? Выбросьте это из головы. Он сам покончил с собой.