Все оттенки черного
Шрифт:
Она выплеснула кровь на траву, вырвала клок осоки, протерла чашку. Достала из сумки, повешенной на куст, чистый бинт и пластырь. Пока она бинтовала своему спутнику руку, он старался не встречаться с ней взглядом. Она поняла и это: стыд и неловкость за свою слабость сменились сознанием того, что цель, ради которой они провели эту и многие другие ночи без сна, не достигнута. Она сама заглянула ему в глаза: ведь ты же не верил мне, так отчего же теперь жалеешь? И чего боишься? Как же это уживается в твоем сердце — неверие и одновременно страх перед тем, во что ты, как сам себя уверяешь, НЕ ВЕРИШЬ и не поверишь никогда?
— Какой же я дурак. — Он откашлялся. — Я не знаю, как это вышло. Я не хотел…
— Вы
Они смотрели на горизонт: утро вступало в свои права. Небо из темно-серого становилось зеленовато-прозрачным, как стоячая вода старого пруда. Звезды гасли, месяц бледнел. И та звезда тоже неудержимо угасала в свете нового дня.
— Теперь уже все испорчено… окончательно? — спросил он неуверенно. — И точно, мы — сущие мухи… Это ж надо так… Сущие мухи, а он повелитель мух…
Женщина не ответила. Эта его ирония снова фальшива и неуместна. Ничего, скоро от этой натужной иронии не останется и следа. Она сняла сумку с ветки, положила в нее чашу, еще какие-то предметы, поднятые с травы. Молча зашагала вниз по склону. Ее спутник плелся за ней, как побитый пес.
— Эту… гм… неудачу… ошибку мою глупейшую нельзя исправить? — спросил он после нескольких минут молчания.
Она снова не сочла нужным отвечать. Они спустились уже к самому подножию холма. За березовой рощей слышался шум — там лес пересекало шоссе, по которому проносились редкие по случаю раннего утра машины. Направо через кусты уходило несколько хорошо утоптанных тропинок. Их протоптали местные дачники к речке Сойке.
Они все так же молча шли по тропе, миновали ельник и вышли на узкую бетонку, перегороженную шлагбаумом. И тут человек не выдержал. Он догнал женщину, схватил ее за руку, развернул к себе.
— Да не молчите же вы, скажите мне что-нибудь, ну ругайте меня… Я понимаю, я все испортил и… Но я верю, я глубоко верю, я хочу верить! Я не могу все это вот так бросить, вы понимаете! — Губы его дрожали от волнения, речь была сбивчивой и малопонятной, но женщина знала, что он скажет дальше. Они все говорили ей одно и то же. Они все возвращались к ней. Не могли не вернуться, потому что жаждали ПОВТОРЕНИЯ.
Она скользнула по нему взглядом, словно оценивая. Он стал здесь, внизу, на этой дачной дороге у полосатого шлагбаума тоже иным, чем там, на холме. Пожалуй, сейчас она смогла бы объяснить ему, что требовалось от него в тот единственный, великий, неповторимый миг. Ведь это так просто! Он уже умный. Он способен понять то, как должно совершать подобный обряд. Но…
— Ну, есть способ? — Он смотрел на нее жалкими, умоляющими, потерянными глазами. — Есть?
Она вздохнула: нет, его сожаление и стыд — плохая почва для подобного разговора. Да и нужен ли вообще ему такой разговор?
— Есть. — Она взяла его за руку, уводя прочь. — Способ есть.
— Такой же, как и этот? Мы повторим и…
— Нет. Это другой способ.
— А мне он поможет? Впрочем, о чем я говорю, какие тут гарантии, я понимаю, но…
Она уводила его все дальше и дальше от холма. Внешне со стороны они выглядели как зрелая супружеская пара: грузный, с проседью в волосах мужчина в летних брюках и ветровке, испачканной на груди чем-то бурым, и женщина в спортивном костюме дорогой фирмы с клеенчатой модной итальянской сумкой через плечо. Они смахивали также и на немолодых то ли туристов, то ли дачников; отправившихся в это солнечное летнее утро за город. Именно так и воспринимали их те, кто попался им на дороге в этот ранний час. Но ни с кем из встречных, ни с одним живым существом мужчина не мог поделиться (даже если бы очень, очень захотел) странной тоскливой тревогой, которая против воли сдавливала его сердце все сильнее и сильнее, по мере того как они удалялись от холма.
Глава 1
ДЕРЕВО
То, что выезд на это место происшествия будет чреват многими самыми неожиданными последствиями и не принесет ничего хорошего, было ясно почти с самого начала. С некоторых пор Екатерина Сергеевна, а проще сказать, Катя Петровская— криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области, внимательно прислушивалась к своему внутреннему голосу.
На этот раз внутренний голос предостерегал недвусмысленно: нечего тебе делать в Старо-Павловске на этом происшествии. Не с такими впечатлениями следует уходить в очередной и такой долгожданный отпуск. Но не ехать туда Катя уже не могла: «Жигули» пресс-центра стремглав мчались (Сильно сказано для этой развалюшки) по шоссе. Катя затаилась на заднем сиденье тихо как мышь. Прислушивалась к разговору коллег. Они говорили о том, что произошло. Надо же, думала Катя, это несчастье стряслось как раз накануне ее отпуска. И что самое главное — это уже не первый случай, который там происходит! Именно в том месте, где она и Нина собираются провести…
— Самоубийц обычно хоронят либо на самом краю кладбища, либо за оградой. Ни креста на могиле не полагается, ни памятника — один холмик. Когда Полунина хоронили, мы ездили похороны заснять. Мать его, старуха, все уговаривала местного священника, чтобы отпел всех, ну, всю их семью. А он жену Полунина и сына только отпевал, а самого-то… Даже гроб его в церковь запретил вносить. Во как!
В Кате же названная фамилия многое вызвала в памяти. Анатолий Полунин был прокурором Старо-Павловского района. И его трагическая гибель, и страшная кончина его семьи в мае этого года всколыхнули не только тихий Старо-Павловск, но и все Подмосковье. О трагедии писали газеты, а слухи ползли самые мрачные и противоречивые. И вот не прошло и трех месяцев — сегодня как раз второе августа, — и в этом районе новое ЧП. И обстоятельства его кое в чем совпадают с…
В дежурной части главка Кате сообщили, что в район вместе с опергруппой срочно выехал Никита Колосов — начальник отдела по раскрытию убийств. И это известие Катю заинтриговало: в сводке ведь ясно сказано — «самоубийство». Зачем ехать на подобное происшествие Колосову? Или при осмотре места уже возникли какие-то сомнения? Что-то там нечисто и Никита лично отправился выяснять? Они подозревают инсценировку? Й на самом деле гибель этого несчастного Михаила Ачкасова не самоубийство, а хладнокровно осуществленное убийство, замаскированное под… Но тут Катя оборвала себя: «Хватит, вечно ты торопишься. Сейчас приедем и все узнаем на месте».
В этот теплый и пасмурный августовский день городок Старо-Павловск встретил их сонной, ленивой тишиной. Катю всегда поражало то, как отличается в таких подмосковных городках ритм жизни от столичного. Кажется, недалеко от Москвы, а жизнь иная. Поля, заросшие травой, деревеньки, леса и перелески, и вдруг — этакое «новорусское» чудо, замок из красного кирпича под медной крышей, более похожий не на жилой дом, а на роскошный лабаз. А затем — снова поля, коробчонки хрущевок какого-нибудь рабочего поселка, издыхающий по причине кризиса заводик, и снова — поля, лес. А за ним — городок: главная улица, где все еще целы старинные купеческие дома (деревянный верх, каменный низ), церковь, коммерческие ларьки вокруг площади тесным хороводом, гипсовый памятник «вождю», сиротливо торчащий на пятачке перед зданием бывшего райкома, стекляшка бывшей же городской пивнушки, где теперь красуется горделивая вывеска; «Казино Фламинго». И — безлюдье на улицах, затененных липами. Только белье на балконах пятиэтажек парусом вздувается на ветру, хлопает да из какого-нибудь открытого окна на третьем этаже доносится песня Киркорова «Зайка моя».