Все оттенки черного
Шрифт:
«Нас много. Мы держимся вместе». – Еще один мертвец, Лазарь.
Его друзья ищут ее. Анна вспомнила, что говорил епископ о своих друзьях: «Мы живем в ночи», а значит, и искать ее они будут только ночью.
– Зорич, – решительно произнесла девушка, – я покончу с Верой, но мы должны сегодня же покинуть Москву.
– Как это покинуть? – удивился старик.
– Уехать, улететь, уплыть, но именно сегодня. До захода солнца. Если ты откажешься, я уеду одна.
– Ты хочешь уехать из города насовсем?
– Не обязательно. – Анна нервно прошлась по кабинету. – Хотя бы на месяц, а лучше на полгода. Возьмем с собой Куприянова и устроим отпуск. Здесь все должно успокоиться.
– Что «все»?
– Я объясню тебе потом. Сегодня, в самолете, а пока просто поверь.
– Хорошо, – медленно сказал старик. – Сделаем так, как ты хочешь. Сейчас ты занимаешься Верой.
– Да.
– Но тогда я, с твоего позволения, разыщу Ингу и вышибу из нее все, что она знает.
– А если она ничего не знает? – слабо улыбнулась Анна.
– Тогда я просто вышибу из нее дух, – развел руками Зорич. – Чтобы тебе стало спокойнее. У меня сердце разрывается, глядя на то, как ты маешься.
– Зорич, Зорич, дело не только в Инге.
– Начнем с нее. А вернемся, раздавим всех остальных.
– Милый и смелый Зорич, – Анна подошла к старику, нежно провела рукой по его голове, погладила могучие плечи. – У меня очень странное чувство. Странное, плохое.
– Ты боишься?
– Это не страх. – Она крепко прижалась к старику. – Мне кажется, что мы больше никогда не увидимся. Никогда. Никогда.
Голос девушки дрогнул.
– Мы всегда будем вместе, – тихо произнес Зорич. – Что бы ни случилось, наши души всегда будут вместе. Всегда. Навсегда.
– Никогда…
– Навсегда…
Рука старика легла на талию Анны, вторая нежно погладила мокрую от слез щеку девушки, стройную шею, высокую грудь.
– Зорич, любимый…
Тонкий шелк халата скользнул на пол.
Его разбудила трель мобильного телефона. Противная и пронзительная, почему он не отключил проклятую трубку? И почему они так долго трезвонят? Ведь если не отвечают, значит, не хотят! Или не могут! Телефон не унимался. Сволочи!
Трубка обнаружилась в кармане пиджака, пиджак – на полу. Куприянов поднес телефон к уху:
– Да?
– Доброе утро, Константин Федорович. – Маминов! Мерзавец! – Вы можете сейчас говорить?
– Да, Юра, могу.
– Извините за беспокойство, Константин Федорович, но Володя сказал, что вы до сих пор не выходили из клуба. Вы еще там?
– Да.
– У вас все в порядке?
– Да, черт тебя дери, Юра, у меня все отлично! – прорычал Куприянов.
– Во сколько вас ждать в офисе? – Голос начальника службы безопасности был по-прежнему спокоен, но официальности в нем прибавилось.
Константин этого не заметил.
– Скорее всего я сегодня не приеду, – буркнул он. – А Володе передай, чтобы ждал меня и не смел никуда уезжать.
Куприянов выключил телефон и огляделся.
В огромной комнате находились все участники ночной церемонии и рабы, много рабов. Обнаженные и полуодетые тела вповалку лежали на бескрайней кровати, на устланном ворсистыми коврами полу, лежали, распространяя вокруг удушливый запах перегара. На звонок телефона никто не прореагировал.
Болела голова.
Рядом с местом, где лежал он, раскинулась толстая девица с красными волосами. Константин вспомнил ее рыхлое тело, слюнявые губы, ерзающие по его щеке, сопли, щедро сдобренные кокаином.
«Господи, Анна могла это видеть!»
Куприянова чуть не вырвало. Он вытащил из-под толстухи свои брюки, надел их и чуть не упал – закружилась голова. Константин присел на кровать, отдышался, и память подбросила еще одно воспоминание. Он задрал левый рукав рубашки: вену украшала красная точка.
«Черт! – Октавио, маленький раб, сидит на его коленях, Куприянов целует бритую голову мальчика, а тот подносит к его руке шприц. – Черт!!»
Константин, шатаясь, вышел в коридор, остановился, пытаясь сориентироваться.
«Надо найти Анну!»
Девственница на алтаре! Дикие крики в сводчатом зале, хохот Кагановского, и он, Куприянов, яростно терзающий плоть жертвы.
«Дьявол хочет ее крови!» – Пылающие глаза королевы Луны.
Константин вспомнил происходившее, и сердце его едва не остановилось.
«Анна, что ты сделала со мной?»
Ее уборная была пуста, а вот из-за неплотно прикрытой двери кабинета Зорича доносились звуки. Куприянов медленно, прижимаясь к стене, добрался до двери и заглянул в щель.
Он даже представить себе не мог, что страсть может быть столь нежной.
Он даже представить себе не мог, что любовь может быть столь пылкой.
Он даже представить себе не мог, что ласки могут вызывать у женщины такие потрясающие чувства.
– Зорич, любимый, любимый, любимый…
Анна сидела на коленях Зорича, и ее гибкое тело казалось таким маленьким на фоне мускулистого торса старика.
Но какой же в ней полыхал вулкан!
Казалось, она танцует перед ним, пытаясь выразить свою любовь всеми доступными ей средствами. Казалось, он танцует с ней, когда его сильные руки с непередаваемой и неожиданной нежностью скользили по ее телу, заставляя Анну то томно изгибаться, то вытягиваться в тонкую, напряженную тетиву. Глаза девушки были закрыты, на лбу сверкали капельки пота, а полные губы жадно шептали:
– Зорич, любимый…
Он брал ее умело, привычно, так, словно бы давным-давно изучил все ее секреты, словно бы лучше всех на свете знал, какие именно движения доставят Анне самое острое наслаждение, так, словно бы сам научил ее получать наслаждение именно от этих движений.
– Анна, моя душа…
– Зорич, мое сердце…
И их страсть могла сжечь этот город дотла.
Тонкая рука легла на плечо. Куприянов вздрогнул, едва не вскрикнул, но сдержался, повернул голову: