Все пиарщики делают это!
Шрифт:
– Мы просто обязаны прикоснуться к высокому искусству! «Артисты филармонии – труженикам села» – вот как я это себе вижу! – вопил Григорьянц. – Готические декорации, вот тут, у камина, на переднем плане виолончель, а в ней – топор! Символично, согласитесь? Я могу прямо сейчас позвать людей...
– Давайте сначала позовем уборщиц, – нахмурилась Васька, – чтобы разгребли весь этот многодневный бардак в доме.
Предложение приняли единогласно.
За спиртным Митя ездил дважды, причем бутылками забивал не только багажник машины, но и заднее сиденье.
– Может, мужской
– Гарик из скупости сам на стол танцевать полезет, лишь бы денег не платить...
– Нетушки! Мы ему лучше сами приплатим, лишь бы не танцевал!
– Интересно, Тимур успеет приехать из Полонска?
– Вряд ли, – нахмурился Митя. – Мне, кстати, вчера звонила девушка, которая снимала для него квартиру, спрашивала, нельзя ли принять меры. В квартире разруха, все переломано, хозяйка в истерике, а Тимур в объебосе.
– А ты?
– А что я?.. Говорю, вынесем ему выговор по партийной линии... исключим из комсомольской дружины.
– Все, пора менять местные номера телефонов на домашние. А то сейчас начнется: где мои фарфоровые слоники с камина, где моя поруганная честь...
– Вот завтра и поменяем, – кивнула Васька, улыбаясь чему-то внутри себя.
А к вечеру мы заперлись в комнате и занялись преображением. Васька нарядилась в шелковую, небесных оттенков тунику, умиротворенно щебеча что-то о токсикозе беременных, гормонах счастья и детских кроватках.
Я вытащила из чемодана роскошное платье совершенно неописуемого оттенка, то ли серебристо-персикового, то ли золотисто-серого, с открытой спиной и еще какими-то элементами красивой жизни. Оно специально дожидалось окончания выборов и финальной вечеринки – мы с ним вместе дождались окончания выборов.
В общем-то, я и Василиса были бесподобны. И счастливы. Я осторожно потрогала Васькины локоны и подумала – можно будет привыкнуть и к беременной Василисе. В конце концов, Славкина жена Маша родила уже четверых детей и осталась человеком. Мы не боимся перемен. Ведь привыкали мы как-то до сегодняшнего дня к новым городам, часовым поясам и кандидатам.
Но бывают перемены гораздо более фатальные. Например, Васька вычитала сегодня в Интернете, что до десятой недели внутриутробного развития все мы имели хвост. Хвост! А потом как-то привыкли жить без хвоста... После этого разве стоит бояться каких-то еще перемен?
Мы спустились в зал, как на бал. Держась за руки.
Я даже не отследила, насколько потрясены мужчины нашей неземной красотой. Я с тихой печалью, как всегда в конце выборов, рассматривала всех. Прощалась.
Вот наш Гарик, как всегда, не выпускает из рук мобильник и кричит кому-то:
– ...Да у нас, знаешь ведь, нет такого абсурда, который был бы невозможен! Обсудим, обязательно обсудим, есть у меня пара интересных проектов...
Вот хладнокровный, как лягушка, Николай. Вот простодушный хитрюга Андрес, хороший социолог и хороший друг. Зануда Капышинский, плечом к плечу с которым пройдено столько кампаний, что можно смело считать его... пожалуй, братом. Безумный Митя, увешанный с ног до головы бурятскими талисманами и амулетами от сглаза, – у политконсультантов, объяснил он,
Вот Виолетта, немного растерянная, в платьице карамельной расцветки, с бантом и неизменной сумкой-медвежонком. Под руку с ней – кто бы мог подумать! – Семен Семеныч, наша защита и оборона. Вот суетится Григорьянц и, как человек тонко чувствующий, от волнения запихивает в рот четыре бутерброда одновременно. А вот властитель дум Пеночкин собственной персоной – что был бы за праздник без Пеночкина? Кажется, он уже не дуется, раз пришел на вечеринку. Вьется хвостом за Перцелем и пытается вызвать его на задушевную беседу вопросами вроде:
– Вы, простите, чем увлекаетесь в жизни?
– Ну... сложно сказать, – Перцель имитирует глубокую задумчивость. – Первое, что приходит в голову, – тибетская йога, японская кухня, немецкое порно...
Мы с Васькой неприлично громко ржем. Впрочем, уже все прилично – завтра или послезавтра мы покинем Северск.
Вот осторожно крадется вдоль стенки господин Одиносик. Я нежно улыбаюсь ему через зал и радостно вижу, как он вздрагивает. Все-таки он человек ранимый, как всякий профессиональный доносчик. И вот наконец в кресле – мужчина моей жизни, Андрей Курочкин. Сегодня он выглядит особенно импозантно. Он обнимает меня и шепотом признает:
– По-моему, ты самая восхитительная женщина в этом зале и в моей жизни...
– В зале женщин не так уж много.
– Это, как ты понимаешь, неважно, – смеется Курочкин, и вечеринка рассыпается огнями эйфории.
Можно сказать, что финальная вечеринка удалась. Митя полночи бегал, размахивая бенгальскими огнями и рассыпая вокруг опасные искры. Кто-то смахнул со стола пару бокалов, а кто-то другой аккуратно на них наступил. Андрес поскользнулся на осколках и протаранил носом блюдо с рыбой. Пока мы с Васькой осторожно счищали с него рыбу, он уронил мобильник в салат. Григорьянц, вытащив откуда-то гирлянду фонариков, обмотался ею и изображал новогоднюю елку. Образовался хоровод.
В разгар праздника неясно откуда приехал Тимурка, грязный, как пепельница, но довольный жизнью. Его стали качать на руках, пару раз не поймали, хотя этого, кажется, никто не заметил, включая самого Тимура.
Посредине праздника Пеночкин отозвал нас с Васей, трезвых и хихикающих, в сторонку и, тщательно выговаривая слова, признался в любви. Всем было весело. Разбили еще несколько бокалов – на счастье. Несколько раз выпили за президентов – за нового, за прошлого, потом за неслучившегося Петрова, потом за президентов всех сопредельных стран...
Тимур заплетающимся языком рассказывал Курочкину, как экономил на агитаторах, впрочем, Гарик быстро заткнул ему рот в самом буквальном смысле – салфеткой.
Только когда окончательно рассвело, мы с Курочкиным оказались в моей комнате. И я уснула, не приходя в сознание.
Это почти конец. Когда все начиналось, мне казалось, что до конца еще очень далеко. Что я успею придумать конец увлекательный, драматичный и правильный. А выходит, как это всегда бывает в жизни, скомканный и случайный.