Все повести и рассказы Клиффорда Саймака в одной книге
Шрифт:
Тут доктор услышал на улице приближающиеся шаги, свернувшие к его калитке, и сразу выпрямился в кресле.
Быть может, пациент, знающий, что он дома, зашел его повидать.
— О, — Дженет была весьма удивлена, — никак это мистер Джилберт!
И это действительно был сам Кон Джилберт.
— Добрый вечер, док. Добрый вечер, миз Келли.
— Добрый вечер, — ответила Дженет, подымаясь, чтобы уйти.
— Вам незачем уходить, — сказал Кон.
— У меня есть кое-какие дела, я и так уже собиралась
Кон поднялся на крыльцо и присел на лавку.
— Чудесный вечер, — провозгласил он, помолчав.
— Не без того, — согласился доктор.
— Самая чудесная весна, какую я видал, — продолжал Кон, мучительно подбираясь к сути своего дела.
— И мне так кажется. По-моему, сирень никогда не пахла так славно.
— Док, — решился наконец Кон, — я задолжал вам немножко деньжат.
— Да, кое-что.
— Вы не представляете, сколько именно?
— Ни в малейшей степени. Я никогда особо не утруждал себя выяснением.
— Считали, что это пустая трата времени. Считали, что я никогда не уплачу.
— Что-то в этом роде, — кивнул доктор.
— Вы меня врачевали очень долго.
— Верно, Кон.
— У меня с собой три сотни. Как вы думаете, это сойдет?
— Давайте скажем так, Кон, — ответил доктор, — я бы оценил все скопом в меньшую сумму.
— Ну, тогда мы будем вроде как квиты. Мне кажется, что три сотни будет по-честному.
— Если вы так считаете.
Кон извлек свой бумажник, вынул из него пачку купюр и протянул ее доктору. Доктор взял ее, сложил пополам и сунул в карман.
— Спасибо, Кон.
И внезапно доктора пронзило курьезное чувство, будто он должен что-то понять, будто есть некая догадка, которую осталось только ухватить за хвост.
Но он не мог выудить ее из подсознания, как ни старался.
Кон поднялся и, шаркая, направился к ступеням.
— Я как-нибудь загляну, док.
Доктор заставил себя вернуться к действительности.
— Разумеется, Кон. Заглядывайте. И спасибо.
Он сидел, не раскачиваясь, и слушал, как Кон идет по дорожке к калитке, а потом прочь по улице, пока шаги старика не стихли в отдалении.
Доктор решил, что если надо встать и взяться за журнал, то теперь самое время.
Хотя, скорее всего, это чертовски глупо. Пожалуй, медицинские журналы больше никогда не понадобятся.
Отодвинув журнал в сторону, доктор выпрямился, гадая, что его тревожит. Он читал уже двадцать минут, но прочитанное как-то не удерживалось в сознании; доктор не помнил ни слова.
«Я слишком расстроен, — думал он. — Слишком взбудоражен операцией “Келли”, ну надо ж так назвать: операция “Келли”!»
И снова вспомнил все до мельчайших подробностей.
Как он испробовал это средство в Милвилле, потом поехал в окружную медицинскую ассоциацию, и как окружные доктора, пофыркав и высказав весь свой скептицизм, все-таки позволили себя убедить. Оттуда доктор Келли двинулся в ассоциацию штата, а там — и в Американскую медицинскую ассоциацию.
И наконец наступил тот великий день в ООН, когда пришелец появился перед делегатами и когда доктора Келли представили присутствующим, а затем встало светило из Лондона и предложило назвать проект именем Келли, ни больше ни меньше.
Доктор помнил, что тогда его переполняла гордость, и попытался возродить в себе это чувство, но это ему ни капельки не удалось. Больше никогда в жизни он уже не сумеет ощутить такую же гордость.
Вот так он и сидел в ночи — обычный деревенский доктор в своем кабинете, пытающийся чтением наверстать то, на что никогда не было времени.
Но теперь все переменилось, и времени стало больше чем достаточно.
Доктор пододвинул журнал в отбрасываемый лампой круг света и углубился в чтение.
Но дело двигалось медленно.
Он вернулся назад и перечитал абзац заново.
То ли постарел, то ли глаза видят хуже, то ли поглупел?
Вот оно, это слово — ключ ко всему, та самая догадка, которую только оставалось ухватить за хвост и извлечь на свет Божий.
Поглупел!
Наверно, не совсем поглупел. Может, просто стал тугодумом. Стал не то чтобы менее умным, а просто не таким догадливым и остроумным, как прежде. Стал не так быстро ухватывать суть.
Марта Андерсон забыла, сколько нужно дрожжей для выпечки ее знаменитых премированных булочек, — а прежде Марта нипочем не забыла бы этого.
Кон оплатил свои счета, а по шкале ценностей Кона, которую он свято исповедовал всю жизнь, это была чистейшей воды глупость. По мнению Кона, остроумно и дальновидно было бы теперь, когда наверняка известно, что доктор ни за что ему не понадобится, вообще забыть о своих долгах. Да и потом, сделать это было нелегко; он будет теперь ворочаться всю ночь, не в силах забыть содеянное.
А еще пришелец сказал одну вещь, которую доктор тогда принял за шутку.
«Ни о чем не беспокойтесь, — сказал пришелец, — мы вылечим все ваши болезни. Вероятно, даже те, о которых вы и не подозреваете».
Но можно ли считать интеллект болезнью?
Трудно думать о нем в подобном смысле.
Однако если какая-нибудь раса настолько одержима интеллектом, как человеческая, то он вполне может считаться болезнью.
Если интеллект развивается столь стремительно, как он развивался в последние полвека, когда количество открытий и достижений неуклонно росло, а новые технологии сменяли одна другую с такой скоростью, что человек не успевал перевести дыхание, — тогда его можно расценивать как болезнь.