Все произведения школьной программы по литературе в кратком изложении. 5-11 класс
Шрифт:
И вновь автор рассказывает о жалкой лагерной пище, подчеркивая вместе с тем саму важность трапезы для всех заключенных. В подробностях сообщается, как готовится лагерная каша, сколько кому достается. Повар ведет счет мисок и норовит обмануть, а иногда и взаправду ошибается — тогда подозревает в обмане заключенных, которые хитростью хотят получить двойную порцию. Когда обнаружилась лишняя порция каши, помбригадира велел Шухову отнести миску Цезарю в контору. Там он стал свидетелем «опасного» разговора об искусстве: старый «двадцатилетник» доказывал Цезарю, что настоящее искусство должно быть не просто красивым — оно должно пробуждать в душе добрые чувства.
Вернувшись на объект, Шухов узнал радостную новость: бригадир
Заключенные стараются вернуться с объекта побыстрее, потому что по лагерным законам кто первым пришел — тот и хозяин. Задерживает конвой: не могут точно посчитать вернувшихся. Во время пересчета «по пять» Шухов затевает с кавторгангом разговор о месяце, раскрывающий приверженность Ивана Денисовича народным верованиям, которые умиляют читателя своей наивностью, хотя и кажутся дикостью (особенно из-за критики знающего астрономию капитана). Между тем охранники подняли переполох из-за того, что в 32-й бригаде недосчитали человека — шпиона-молдаванина. Наконец его нашли к радости остальных, которые уже успели порядком продрогнуть на морозе. Охрана подгоняет, иных проверяет — нет ли ножей, требует отдать собранную щепу, чтобы самим потом печку растопить и погреться. На вахте уже Шухов вспомнил про ножовку, случайно найденную на ТЭЦ, которую захватил с собой, чтоб сделать портновский ножичек. Пришлось с запозданием думать, как ее пронести мимо охраны. Иван Денисович упрятал ножовку в варежку, и старый надзиратель ничего не заподозрил.
Когда Шухов благополучно оказался внутри лагеря, он заспешил занять очередь у посылочной, где заключенные получали передачки с воли. Ивану Денисовичу, как он считал, повезло: перед ним было всего 15 человек, а это значило, что стоять придется до отбоя в ожидании, пока начальство «шмонает» посылки. Шухов ждал посылки не для себя, а для однобригадников. Сам он настрого запретил жене присылать что-нибудь с воли: нельзя отрывать от детей, да и бестолково это, так как здесь все равно «ополовинят».
Между тем наступило время ужина, и Шухов с остальными заключенными поспешил в столовую. Здесь ему едва удалось пробиться сквозь толпу к своим однобригадникам: иначе остался бы без еды. Автор вновь возвращается к рассказу о порядках на лагерной кухне, о нечестности и наглости поваров.
После ужина, пока оставалось немного времени перед отбоем, Шухов сбегал к латышу за самосадом и отнес пайку Цезарю в надежде, что тот с ним поделится, так как Денис Иванович занял для Цезаря очередь за посылкой. Шухов не обманулся: вся пайка досталась ему. Шухов радуется — повезло ему сегодня. А вот кавторангу не повезло: этого забирают в карцер на 10 суток за то, что назвал одного из охранников «несоветским человеком». А тем временем началась вечерняя проверка. Иван Денисович «прикрывал» Цезаря, чтобы у него охранники или же другие заключенные (кто на руку нечист) не растащили посылку.
Шухов радуется тому, как день прошел: ел много, работал споро, людям помог, не разболелся, хоть с утра и неможилось. Да и начальство не обижало. Иван Денисович поблагодарил Бога. Сосед по бараку Алешка-баптист, услышав это, завел разговор о том, что нельзя душу сдерживать, если она желает с Богом общаться: надо молитвы каждый день читать. Шухов возразил, что молитвы — казенный язык, язык начальников и бюрократов. Не может крестьянский сын так говорить, да и Бог на эти мольбы ничего не ответит. Поспорив с баптистом, Шухов остался при своем.
«Матренин двор»
(Рассказ)
Пересказ
Рассказ открывает своеобразное предисловие. Это небольшое сугубо автобиографическое повествование о том, как автор после смягчения режима в 1956 г. (после XX съезда) уехал из Казахстана обратно в Россию. В поисках работы учителем Александр Исаевич оказался на Русском Севере, где и осел на несколько лет в окрестностях поселка торфоразработчиков. На базаре этого поселка автор повстречал добродушную крестьянку, торговавшую молоком, которая пообещала Александру Исаевичу найти жилье в одной из соседних деревень — Тальково. Солженицыну удалось поселиться у одинокой «бабки Матрены». С этого момента личность автора отступает на задний план, и дальнейшее повествование касается одной лишь Матрены Васильевны Григорьевой.
Сцену своего знакомства с Матреной автор начинает с описания убогого внешнего вида и более чем скромного внутреннего убранства избы этой женщины. Несмотря на нищету и кажущуюся убогость, ее дом воображается автору самым красивым местом в деревне, а внутренность этого жилища несет в себе какой-то необъяснимый колорит.
За описанием дома следует рассказ о скромной и тихой жизни одинокой старухи. Все, что есть у Матрены, — это покосившаяся избушка, криворогая коза в обветшалом сарае, а также хромая («колченогая») кошка, мыши и тараканы. Неожиданный квартирант поначалу пытался извести противных насекомых, но затем оставил эти попытки и даже нашел такое соседство приятным: в шуршании тараканов «не было лжи», это была настоящая, кипучая жизнь, нисколько не похожая на угрюмую жизнь людей. Еще у Матрены был огород, который ничего не родил, кроме мелкой картошки.
Бабке Матрене не везло в ту осень, и квартирант старушки стал свидетелем многих ее «обид». Из-за слабого, подорванного здоровья Матрену отпустили из колхоза, и она долго не могла оформить пенсию. Чиновники словно намеренно чинили этому всевозможные препятствия, гоняя старуху по два-три раза за разными бумажками то в сельсовет (в 10 км к западу), то в собес (в 20 км к востоку). Старуха, по ее словам, совсем «иззаботилась». Осень принесла с собой и многочисленные хлопоты по хозяйству. В первую очередь Матрене нужно было запастись торфом, чтобы топить печку. Несмотря на то что непосредственно близ села велись торфоразработки, местным жителям топлива не давали. И точно так же, как когда-то крестьяне воровали лес у барина, тальковские бабы таскали у треста торф: они ходили на разрабатываемые торфяники и там набивали мешки кусочками топлива, рискуя нарваться на неприятности. Другой заботой Матрены было заготовить сена для козы. Как и при помещиках, при советской власти на все был свой хозяин: косить траву запрещалось и у путей, и в лесу, и в колхозе. Оставалось промышлять этим лишь на островках посреди болота.
Хотя бабку Матрену и отпустили из колхоза, она по-прежнему оставалась востребованной на разных работах. Старушка без возражений выполняла любую просьбу, чаще всего звучавшую в устах председателя или его жены («председательницы») как приказ. Остальные женщины норовили уклониться от этой работы, поскольку у колхоза не было ни сельхозорудий, ни денег на оплату труда. Матрена же никакого вознаграждения за свой труд не требовала. Многие соседки не раз пользовались наивностью Матрены, уговаривая ее поработать на их огородах. После таких трудов старая Матрена всегда лежала пластом, но стыдилась вызвать врача, иначе в деревне осмеют — скажут: «Барыня!» Немного лучше жизнь старушки сделалась лишь в конце осени, когда ей наконец начали платить пенсию, что вызвало зависть многих соседок. У «разбогатевшей» Матрены внезапно объявились три сестры, о которых автор прежде и не слышал.