Все против попаданки
Шрифт:
Что нового? Ничего. Вышла замуж — терпи… А ведь это писали по скоростному 4G в продвинутом мессенджере, установленном на смартфон последней модели. Прогресс несся со скоростью света, люди грелись в лучах вековой закоснелости, высовывая изредка нос, чтобы обличить человека, не соответствующего их понятиям о правильности.
Но: мало того, что женщины ощущают над собой эту власть. Без этой власти они не могут, как без воздуха, как без воды. Мне казалось подобное аллегорией или политической манипуляцией. Вышло, что нет?
— Зло в нас самих, — начал праздничную проповедь отец Андрис. — Нет зла ни в небе, ни в лесу, ни в воде. Не творила Милосердная
Да, усмехнулась я, у тварей простая программа: есть, спать, размножаться. Пищевая цепочка, обустройство гнезда, защита потомства. И без нужды ни одна тварь не возьмет себе больше, чем нужно.
Отец Андрис говорил о нападении тварей, и я, слегка отвернувшись в тень, чтобы никто не заметил, как мрачнеет мое лицо, думала, что у него есть причина. Напрямую спросить я не могла — не сейчас, но после — непременно, — но мне казалось, что он подозревает: не тварь совершила все нападения. Может, это касалось не этого раза, может, что-то подобное было и раньше, но священник предостерегал — это было очевидно.
Зло не в небе… Ты прав, святой отец.
Мы молились о здоровье и чадородии: праздник был посвящен дару жизни, я видела, сколько в церкви беременных женщин. И не бедных, надо сказать: монастырь находится высоко, до него не так легко добраться своим ходом, без лошади. Одежда на пришедших была яркая и дорогая, это уже говорило об их доходе — цвета и ткани. У всех беременных женщин головы были покрыты, а вот девочки и старухи были с такими же лентами, как и я… вот оно что, вспомнила я, покрытая голова — покорность. Консуэло была в чепце в первый день, но после я ее видела с непокрытой головой… Бунт? Но в любом случае, выходит, она замужняя дама? Вот та девушка лет пятнадцати явно стоит с отцом, они одно лицо, но голова ее не покрыта, выходит, отец хоть и имеет власть, но ее никак не подчеркивают.
Договор, который я видела, и история, в которую верили все, кроме тех, кто читал договор. Консуэло так надо? Или кто-то другой придумал эту легенду, но в договоре были жена и двое детей, пол которых не указан, а у Консуэло две сестры и маленький брат…
Дождавшись, пока молитва закончится, я не торопясь вышла к отцу Андрису.
— Храни Милосердная этот храм и тех, кто собрался в Доме святом, — произнесла я с теплой улыбкой. Внутри у меня все опустело, как на самых первых моих заседаниях в суде. — Поблагодарим святого отца за то, что он несет нам Слово ее.
Все присутствующие склонили головы. Пока я все сделала правильно, и даже то, что я собиралась выступить с речью, чем-то из ряда вон выходящим не было.
— Под этой крышей, — начала я, — тридцать чад Милосердной. Тридцать чад, оставшихся без материнской любви и отцовской ласки. Святые сестры заменяют им и мать, и отца, учат их, одевают, кормят и любят так, как, возможно, не любили бы их родители.
На лицах собравшихся в церкви отразилось недоумение. Я осторожно покосилась на отца Андриса, и он неожиданно ободряюще кивнул.
Что мне было делать, что говорить? Очевидно, что слова мои не проникали дальше ушей моих не-современников, я могла бы еще рассказать, что детей нельзя бить и заставлять их работать. Это не поняли бы многие из тех, кто благополучно остался в мире, в котором меня больше не было. Красноречие выгодно там, где сила слова дойдет до разума.
— Я отправлю вам чашу, — решительно выдала я, — и пусть каждый из вас положит туда десятину. Одежда, мебель для детских спален, еда для детей — вот на что пойдет ваша десятина. Детский радостный смех — лучшая награда любому, кто разговаривает с Лучезарной, кто молится ей, ибо доброму сердцу легче открыться, и по делам нашим судит она о нас.
Никаких просьб, никаких унижений. Фактически я отдала им приказ, и есть надежда, что чаша наполнится каким-то количеством денег. Мы от лица чадолюбивого крова скажем спасибо, а Милосердная простит вам ваши грехи. Или нет, но не мне вдаваться в тонкости ее любви к ее же творениям. И нет никакого желания знать о ваших грехах.
Отец Андрис поманил одну из сестер — Доротея, вспомнила я, вчера она сидела, участия в разговоре особо не принимая, поддакивала иногда, и отвечала она, кажется, как раз за уборку церковных помещений. Крупная, статная, с короткими густыми усиками над верхней губой, сестра выглядела угрожающе, но, насколько я успела понять по беседе, была при этом женщиной добродушнейшей. Знать об этой ее черте прихожанам было необязательно.
Сестра Доротея взяла чашу и, хмуря брови и шевеля усами, как заправский гусар, устремилась к собравшимся людям. Я поняла, что отец Андрис не мог выбрать кандидатуру лучше: руки прихожан тянулись к кошелям сами, без воли обладателей этих рук, и дальше сработало то, на что я рассчитывала. Кто-то здесь — постоянные конкуренты, соперники, недруги, кто-то боится ударить в грязь лицом, показаться жадным или же нищим, ну и сестра Доротея наверняка знала, с кого начинать. Пузатый мужчина с гордым видом бросил в чашу несколько монет, они звякнули о металл, и тут же к чаше протолкался мужичок более хлипкий, с растрепанной бородой, и, глядя на пузатого с превосходством, кинул монет в два раза больше. Пузатый дернул рукой — мол, я не голытьба какая-нибудь, но выглядел он уже смешно. Он признал свое поражение, ему ничего не оставалось, как отойти, а сестра Доротея продолжила собирать с паствы дань.
Подавали не то что охотно, но азартно. Как это обычно бывает, кто был одет победнее, кичились тем, что они могут жертвовать намного больше. Многие из них, как я подозревала, останутся сегодня и еще несколько дней без еды, но беспокоило меня это мало. У меня будут обеспечены дети, а прихожане пусть как хотят: есть средства на дорогую одежду не первой необходимости и нет денег на непредвиденные расходы — учитесь распределять свой бюджет.
Вот они, люди, думала я, наблюдая за ними все с той же преувеличенно милой улыбкой. Милой и умиротворенной. Вполне способны на доброе дело, если их правильно мотивировать, причем преимущественно кнутом, а пряник — приятный необязательный бонус. Сестра Доротея вернулась, и было видно, как потяжелела чаша. Отец Андрис принял ношу с легким поклоном и прочитал короткую проповедь о добрых делах.
В глазах собравшихся плескались разочарование и самодовольство. Денег всем было жаль, зато самооценка была приподнята.
И лишь когда я посмотрела поверх голов в самый конец церкви, туда, где стояли несколько свободных от работы насельниц, я поняла, какую ошибку я совершила.
Глава тринадцатая
Отец Андрис догадался по моему сосредоточенному лицу, что я немедленно хочу его о чем-то спросить, и ласково мне улыбнулся. Вздохнув, я пошла к нему — я не знала, как правильно назвать эту часть храма, вряд ли название, да и назначение, хоть в чем-то совпадало с привычным мне по прежнему миру: мы, монахини, туда заходили спокойно, я это видела, когда украшали церковь, а вот прихожанам ступать за некую незримую черту было запрещено.