Все против попаданки
Шрифт:
Я подошла, постояла, оценивая интенсивность запаха, потом присела и нашла то, что искала, там, где рассчитывала. В ночном горшке, причем под кроватью он стоял вторым, лежала все та же щепа из прачечной. Долго горит, почти не дает дым.
Я вернулась к кровати Лоринетты, наклонилась, заглянула туда: горшка нет. Загадка ночного пожара стала ясна, непонятно было, зачем Лоринетте все это понадобилось. Женщины в соседней спальне шушукались, но не спрашивали меня ни о чем. Я вышла и, стараясь не бежать, пошла к себе, по пути натолкнувшись на печально бредущих в спальни
Дверь моего кабинета была закрыта. Я рванула ее на себя, готовая к тому, что я там увижу. Прежде я должна была услышать, потому что так говорил отец Андрис и у меня не было причин не верить ему, но Лоринетта раздумывала, не решаясь тронуть чашу с деньгами, которые были лишь красивой иллюзией.
— Бери, — громко сказала я, и Лоринетта обернулась, посмотрев на меня — нет, не испуганно, а очень зло. — Бери деньги и уходи.
Лоринетта пялилась на меня исподлобья, а я думала — нападет или нет? Сестра Шанталь невысокая, но навыки Елены Липницкой не делись у меня никуда.
— Устроила пожар в столовой, сунула несчастной Лулу тлеющую головешку под кровать, еще и в своем пустом ночном горшке, — перечисляла я прегрешения, чтобы сбить ее с толку окончательно, — знала, что она обязательно проснется, но никуда не пойдет из страха? Наверное, случай не первый, — предположила я и досадливо поморщилась — сестра Шанталь не могла об этом не знать. — До того ты кричала, что в саду сидит гарпия, и раньше тоже кричала ты. Сейчас тебе нужно добраться до денег. А в первый раз зачем ты вопила, что гарпия здесь? Никаких денег тогда еще не было.
Ноги и руки, не лицо. Ноги и руки, потому что на них напрягаются мускулы перед рывком. Я была в более выигрышном положении, для меня в кабинете было светло, для Лоринетты — нет. Ноги ее я не видела, но кисти сжимались в кулаки, это да.
— Я не вопила, — сдавленно ответила Лоринетта. Пока еще — не собирается нападать, но расслабляться мне рано. — Тогда, первый раз, я не вопила. Это все Консуэло. Я уже потом крикнула, как кричала она.
Как ложь, так и правда. Как и ложь во спасение. В этом мире не хватает того, чем привыкла пользоваться я: экспертиза, записи с камер, документы из государственных органов. Я вернулась в каменный век, где даже полиции не существует, право — обычное, с примесью безумия прецедентов, и как последний довод — сжигание на костре.
Акт отчаяния следственных органов тех времен, когда и следственных органов не было и в помине.
— Тебе нужны эти деньги? — хмыкнула я. — Я же сказала тебе — забирай.
Мне интересно, что будет, потому что точно — тогда, когда церковь пытался ограбить бродяга, одной тревогой все не ограничилось. Я не помнила, что было, но очень хотела знать. Вряд ли бедняга получил серьезные травмы, но ему не удалось уйти.
— Мне они не нужны. Это все Консуэло, — упрямо повторила Лоринетта. — Ей нужны деньги. Это она подговорила меня прийти сюда.
Глава восемнадцатая
— Тогда говори, — и я спокойно прошла и села за свой стол.
Я сомневалась, что Лоринетта скажет мне правду. Где-то умолчит, но больше соврет, как всегда делают люди, когда их припирают к стенке. Мысль, что все проще, чем кажется, у меня тоже была: Лоринетта не собиралась красть деньги, она устроила суматоху с пожаром и терпеливо ждала, пока я застану ее в своем кабинете, а потом в гневе, монашке не подобающем, но все равно праведном, вышвырну за ворота монастыря. Тогда она не пойдет против чьей-то воли — она исполнит волю мою, и ей отчего-то так будет легче.
— Я знаю, почему ты здесь, — очень ровно сказала я. — Скажи мне, я пойму, насколько ты искренна.
Опасный метод — провокация, которая заставляет противника думать, но другого выхода не было. Мне не так важно узнать, почему она оказалась в приюте, как понять, где предел лжи этой женщины. «Все врут», — говорил известный даже тем, кто не смотрел сериал, герой, и был прав. Все врут.
— Отец отправил, святая сестра, — притворно вздохнула Лоринетта и потупила взор. Кто-то другой, но не я, ей поверил бы — несомненно.
— Подробнее, — попросила я.
— Бесчестие — страшный грех, — Лоринетта фальшиво потупилась. Актриса из нее была никудышная. — Я искупаю его в этих стенах, сестра.
— Это не вся история.
Лоринетта облизнула губы. Возможно, я вынудила ее признаться мне до конца, но она все еще сопротивлялась.
— Отец хотел выдать меня замуж, сестра, а мне нравился другой мужчина. С ним меня и застали, но не по моей воле.
Я постучала пальцами по столешнице.
— Право, стыдно, сестра.
— Говоришь со мной — говоришь с Милосердной, — напомнила я. Раздражение нарастало, мешало мне. — Сердце открыто на исповеди.
Да, отец Андрис мог знать и скорее всего знал, но насколько здесь тайна то, что сказано в исповедальне? У сестры Шанталь, наверное, не было страшных грехов, и опускать взгляд долу ей было незачем.
— Жених отказался от меня.
Я помотала головой. Как-то все слишком просто. Лучше падшей, сказала мне Лоринетта в первый день нашего с ней знакомства, и еще: «Ни у кого повода нет», а сейчас она этот повод споро придумала, и такой, чтобы вызвать мое сочувствие, но не вышло. Если бы у меня были основания предполагать, что Лоринетта знает, кто я такая — не сестра Шанталь вовсе, я бы сочла, что она врет мне, надеясь, что все мои познания об этом мире из так себе по достоверности книг и еще меньших по правдоподобию фильмов.
В какой-то момент она должна начать со мной торговаться. Дать информацию о других, чтобы не говорить о себе, тоже прием, и довольно действенный. Единственный минус — где то, что человек знает, где то, что он слышал, додумал, считает, что в курсе, и как отличить одно от другого в условиях, в которых оказалась я?
Добросовестное заблуждение не преступление, но в иных случаях — лжесвидетельство.
— Это Роза ударила вас по голове.
Я улыбнулась. Как можно более недоверчиво, выражая всем своим видом сомнение.