Все романы (сборник)
Шрифт:
«Подозренья… подозренья…» – содрогаясь, повторяла про себя Маргарита. Казалось, в комнату вошел призрак.
– Ромашка, – окликнул ее Рене, – ты пропустила свою реплику. Ты же герцог Экзетер.
Маргарита торопливо стала читать:
ЯПри первых словах миссис Квикли к Феликсу вернулось озорное настроение, но Маргарита до конца вечера оставалась грустной и тревожно поглядывала на Феликса из-под опущенных ресниц.
«Как быстро меняется у нее настроение, – подумал он. – Хорошо, что Рене такой уравновешенный».
Очень скоро Маргарита серьезно увлеклась английской поэзией. Феликс проводил у них два вечера в неделю, и большая часть времени посвящалась чтению вслух. Если Рене бывал дома, они втроем читали в лицах пьесы, а без него Феликс и Маргарита занимались лирическими поэтами. Вскоре она уже познакомилась с лучшими образцами английской поэзии – от народных баллад и пьес елизаветинцев до Вордсворта и Колриджа. Правда, Феликс не сумел заразить ее своей страстью к Мильтону, но Шелли сразу покорил ее воображение.
Однажды, когда они были одни, Маргарита сказала:
– Я хочу, чтобы вы прочитали мне вот это. Я без конца читала эти стихи, даже выучила их наизусть, они все время звучат у меня в ушах, но я не знаю, о чем здесь говорится.
Она выбрала «Будь же счастлив…»
– Эта вещь мне не нравится, – последовал быстрый ответ. – Давайте возьмем что-нибудь другое,
Маргарита с удивлением взглянула на Феликса: такая резкость не была ему свойственна. Потом поняла и поспешно сказала:
– Конечно, как вам угодно.
– Что-нибудь из песен?
– Нет, прочтите первый акт «Освобожденного Прометея». Сегодня мне хочется высокой поэзии.
При первых же величественных строках Феликс забыл о существовании Маргариты; его голос обволакивал ее и ввергал в бушующий водопад строф. Стихи, которые прежде казались ей просто хорошими, теперь потрясали ее, как громовые удары, вещающие о возмездии:
Ну что ж, излей свой гнев. Ты всемогущ…– Знаете, – сказала Маргарита, когда он отложил книгу, – больше всего меня страшит в этой сцене то, что фурии «внутри пустые». Такой ужас даже нельзя вообразить. Не понимаю, как Шелли решился написать это. Каждый раз мне хочется забраться куда-нибудь в щель и спрятаться.
Он повернулся к ней; его сияющие глаза казались огромными.
– Но в этом все утешение. Неужели вам не понятно, что он хотел сказать? Ведь фурии только призраки и знают это, и оттого они так озлоблены.
– Но вы не призрак, – сказала она, глядя ему в лицо, – почему же вы так озлоблены?
Он резко откинулся назад и молча посмотрел на Маргариту. Потом улыбнулся, и в глазах его зажегся опасный огонек.
– А откуда вы знаете, что я не пуст внутри? А з-злиться, моя дорогая, я в-вообще неспособен. Вам не удастся р-разо-злить меня, даже если вы и п-попробуете.
– А бог пробовал? Он прищурился.
– Я открою вам один с-секрет. Он – все равно что фурии. Он – только призрак, и знает это.
– Это страшнее всего, – прошептала она.
После этого вечера он долго не читал ей ничего, кроме комедий и шуточных или военных баллад. Однажды Рене попросил Феликса прочитать оду Вордсворта «О постижении сущности бессмертия», но тот прочитал ее так монотонно, что в середине Маргарита начала зевать и заявила, что не может внимательно слушать стихи поэта, который способен начать сонет с обращения «Джонс».
Феликс взглянул на Маргариту, и в глазах его загорелся опасный огонек. Отбросив том Вордсворта, он мрачно проскандировал:
Питер был скучен – сначала. Был скучен, так скучен!– Дело в том, – мягко заметил Рене, – что я не нахожу Вордсворта скучным.
Маргарита смеялась до тех пор, пока по щекам ее не потекли слезы.
– О Рене! Да ты просто агнец!
Рене улыбнулся: он был рад, что сестра смеется, хотя и не понимал почему.
– Я прошу прощенья, Рене, ваш упрек был справедлив, – внезапно перестав смеяться, сказал Феликс.
Он взял в руки книгу и прочел оду еще раз. Он читал с таким чувством, что даже Маргарита стала совсем серьезной.
– А теперь, – заключил Феликс, захлопывая книгу, – вам не кажется, Рене, что я заслужил награду? Спойте мне «Друзей с цветами майорана». Завтра я уезжаю в Лондон, а в такую погоду поездка по морю вряд ли окажется приятной. Я хочу чего-нибудь веселого, чтобы утешиться.
– Вы уезжаете? – спросила Маргарита. Он пожал плечами.
– Не думаю, но кто знает…
Он довольно часто внезапно куда-нибудь уезжал, ссылаясь на свою журналистскую работу. И Рене и Маргарита делали вид, что верят ему, но в его отсутствие всегда страшно волновались. Однажды весной он пропал на три недели, оставив записку, что «должен был срочно уехать». А потом они узнали, что он все это время находился в Париже, – у него был новый приступ. Сперва Маргарита ничего не сказала, но через несколько месяцев напомнила об этом случае:
– Разве вы не понимаете, что это жестоко? Неужели вы не могли сказать нам правду и не заставлять нас узнавать об этом от других?
– Н-но я не хотел, чтобы вы знали. Вы бы и не узнали, если бы не глупость Бертильона. Рене незачем знать об этом – он принимает это до смешного близко к сердцу.
– А вам не кажется, что мы… что он принимает близко к сердцу и ваши внезапные исчезновения, когда вы не оставляете даже адреса и ему начинает казаться, что вы снова в Италии?
– В Италии?