Все сказки старого Вильнюса. Это будет длинный день
Шрифт:
– Мальчишка на самокате – к удачному приобретению. Причем чего угодно, от башмаков до недвижимости.
– А мужчина с удочкой означает, что вы можете смело затевать новое дело или переговоры, в исходе которых пока не уверены.
– А если мужчин с удочками двое, даже страшно подумать, чего вы сумеете добиться. Видимо, станете президентом.
– И если все-таки станете, имейте в виду: кошка в окне первого этажа седьмого дома означает, что в этот день вы сможете обмануть кого угодно.
– Но если из этого окна выглядывает собака, будьте предельно честны до завтрашнего утра.
– А если там стоит клетка с хомяком, вам следует отложить все дела и заняться закупками продовольствия: вечером непременно нагрянут голодные гости. Даже если вы никого не звали.
– Причем это будут хорошие гости. Которых вы, можно сказать, ждали всю жизнь.
– Найти тетрадку с конспектами или хотя бы исписанный листок бумаги – к утрате ненужных иллюзий.
– Зато ручка, даже поломанная, или, скажем, карандаш сулит как минимум неделю вдохновенной работы. Только нужно обязательно унести находку с собой.
– А если из открытого окна доносится оперная ария, значит, в вас кто-то влюблен, ликуйте!
Они говорили, смеясь и перебивая друг друга, явно выдумывали на ходу. Ничего не имел против и все равно конспектировал для памяти: «босая старуха – дождь», «хомяк – вечеринка», «карандаш – вдохновение, подобрать», «открытые ворота – свидание», «плакаты на заколоченных окнах…», «значения рисунков на тротуаре…». Пусть будет.
Домой вернулся уже в сумерках, пьяный от солнца, смеха и усталости. Подумал: «Вещами займусь завтра». Рухнул на постель, некоторое время разбирал свои записки и сам не заметил, как уснул, даже не погасив поставленную в изголовье лампу. Во сне писал благодарственное письмо; как всякое уважающее себя сновидение, оно то и дело норовило ожить, рассыпаться на сотни овеществленных образов, которые тут же затевали веселую чехарду, подбивая своего создателя присоединиться.
Проснулся на рассвете; выключив наконец лампу, подремал еще. Наконец встал, сварил кофе, достал из рюкзака ноутбук и с головой нырнул в блокнот – разобрать вчерашние каракули, записать все подробно, пока оно еще свежо в памяти. Для себя, для друзей и чтобы смастерить красивую самодельную книжку с приметами в подарок седой женщине из кафе. Уж ее-то, в отличие от невыразимого владельца черного почтового ящика, можно поблагодарить лично.
Когда пришли Мартинас и Аста, как раз писал про хомяка. Удивительной магической силы зверь оказался: его, получается, даже видеть в окне не обязательно, достаточно упомянуть, и – бумц! – на тебя тут же валятся долгожданные гости. Правда, не голодные, а, напротив, с гостинцами – свежим домашним хлебом, ярко-зеленым базиликовым сыром и ветчиной. Кормить и спасать. Еще раз поругали, что не предупредил всех заранее. Передали: Айдас приедет сразу после работы, а Янка, возможно, уже через пару часов. Пообещали: к вечеру в этом бомбоубежище вполне можно будет жить.
Сказал, жадно кусая бутерброд:
– Это очень круто. А теперь идем пить кофе. Я бы сам сварил, мне не лень, но тут вчера обнаружилось лучшее в мире кафе. Прямо у меня под носом, чтобы далеко не бегать. Вы непременно должны там побывать.
Удивились:
Сказал:
– Я тоже не видел – до вчерашнего дня. Видимо, только что открылись, там даже вывески пока нет. Такие хорошие! Принесли кофе и вино бесплатно, в честь новоселья – видели, как мы вещи таскали… А как там готовят рыбу, знали бы вы. И ходят туда исключительно лучшие люди в мире. Я с ними практически до ночи вчера просидел.
Вышли во двор, свернули на улицу, огляделись. Десятый дом – вот он, наискосок. Но ни белых тентов, ни столов, ни стульев, ни даже аромата специй и трав. Белая дверь осталась на месте, но была заперта, на окнах жалюзи, такие пыльные, что ясно – их не поднимали как минимум с самой зимы.
– Ну и где? – хором спросили друзья.
Пробормотал:
– Может быть, я перепутал номер?
Но твердо знал, что ничего не перепутал. Бессмысленно искать кафе с белыми столами в другом доме. Потому что вчера оно было именно здесь, в десятом. А сегодня его нет. И то и другое – факты.
Однако улицу из конца в конец все-таки прошли. И снова вернулись к запертой белой двери.
Подумал: «Ужасно жалко. Но все это так похоже на самое настоящее чудо, что, может быть, даже и хорошо?»
Поднял голову и увидел, как блестят в окне второго этажа золотые заячьи уши. Подумал: «Кафе нет, а Золотой Заяц, выходит, все-таки есть. Вот это да!»
Сказал вслух, ни к кому не обращаясь:
– Самое поразительное, что я там вчера ел. И, значит, теперь из этой невидимой еды состою. Отчасти. Что ж, уже неплохо.
Мартинас и Аста обескураженно молчали.
…Отложив объяснения на потом, велел друзьям поглядеть на зайца, а сам бросился домой – проверять, на месте ли блокнот. И есть ли в нем хоть одна запись? А вдруг все исчезло?
Блокнот лежал на полу, в изголовье постели, до краев заполненный торопливыми каракулями. Бегло перелистал, проверил – вроде все на месте. Рассмеялся от облегчения. Торопливо записал на самой последней странице:
«Если, проходя по улице Скапо, вы увидите кафе с белыми столами и тентами, бросайте все дела ради возможности там пообедать. Потому что другого шанса получить в свое распоряжение полный перечень добрых примет и прочих чудес улицы Скапо у вас, скорее всего, не будет».
Поставил точку. Улыбнулся топчущимся на пороге и уже практически превратившимся в вопросительные знаки друзьям. Сказал:
– Сейчас сварим кофе, и я все расскажу.
Улица Слушку (Slusku g.)
Ангел смерти и Мак-Кински
Ангел смерти пришел за Марьяной в пять часов утра. Она бы, конечно, проспала это событие, если бы не Мак-Кински.
А так Марьяна проснулась от воплей кота. Не открывая глаз, запустила в него подушкой, попутно высказав все, что думает о матери маленького мерзавца. Мак-Кински пропустил брань мимо ушей: он не ведал родственных привязанностей. И вообще никаких, кроме одной. Его маленькое зловредное сердце было целиком отдано Марьяне, раз и навсегда.