Все способные держать оружие…

Лазарчук Андрей Геннадьевич

– На вот, посмотри.

Так… Электрокопии каких-то газетных вырезок, фотографии. Я разложил их на столе и стал рассматривать.

Все фотографии были групповыми, официальными: какие-то делегации, депутации, черт знает… На каждой несколько лиц были обведены рамочкой… ага, вот они, с увеличением и раухер-ретушью… И белые стрелочки – к одному из лиц.

Таня Розе.

Я поднял глаза на Тарантула.

– Посмотри на обороте, – сказал он.

Я посмотрел и ничего не понял.

Париж, 1912. Париж, 1928. Берлин, 1931. Берлин. 1939. Берлин, 1942. Лондон, 1949. Токио, 1950. Токио, 1959. Владивосток, 1967. Владивосток, 1973. Токио, 1974. Санкт-Петербург, 1981. Томск, 1982.

– Это то, что я нашел сам, – сказал Тарантул. – А вот это они мне, думаю, подкинули. Чтобы натолкнуть на

мысль…

Он подал мне еще одну фотографию. Цветную. Очень четкую. На первом плане стояли, обнявшись, девять человек в одинаковых коротких кожаных куртках: я, Командор, Панин, Дима Крупицын, Сережа Кучеренко, Гера, Яков, Саша и кто-то незнакомый.

Рядом, но как-то отдельно, стоял, засунув руки в карманы светлого плаща, Тарантул. И – Таня… Над головами нашими нависало серебристое самолетное крыло, а на заднем плане виднелось красивое белое здание с множеством лестниц, балконов, галерей, башенок… На горизонте вырисовывались странные сопки: с голыми обрывистыми склонами и плоскими лесистыми вершинами. Я никогда не был в этом месте.

– И похоже, что мы здесь постарше, – сказал Тарантул. – Присмотрись-ка.

– Да, пожалуй…

– Ты понял это, сынок? Я пожал плечами:

– Я очень устал.

– Давай хряпнем кофе, – предложил Тарантул. – У хозяек должно что-то остаться.

– Не возражаю…

Он пошаркал на кухню, а я расслабленно осмотрелся. Знакомая гостиная, огромная и неприятно пустая. Приоткрытые двери в спальни: черная и красная. Красные раздернутые шторы, серое небо за ними. Темпера.

Дотянуть бы до полудня, вдруг подумал я. А что будет в полдень? Не знаю… Опять блок? Я прислушался к себе. Нет, не блок. Просто понимание, что до полудня сил еще кое-как хватит, а дальше – все. Край. И надо найти себе надежную нору…

А блоков, наверное, больше нет. То есть – наверняка нет. Электрошок – это такая сила… как я допер до этой идеи? Ведь тоже должна была быть блокирована? Скорее всего, падение повлияло. Хорошая встряска…

Когда, сидя в танке, я понял, что не смогу ни до чего додуматься, потому что о некоторых вещах мне по-прежнему думать запрещено, я по какому-то наитию соорудил приспособление для электрошока, присоединил провода к батарее релихта и дал на собственный бедный мозг три пятисотвольтовых импульса. Полчаса я был без сознания, кожа на висках обгорела страшно, зато в голове все стало на места. И я понял, куда надо нанести первый визит. Но вот опоздал…

А может, и хорошо, что опоздал. Что бы я с ними делал?

И вообще – если все, что говорит Тарантул, правда… То что тогда нам делать?

Понятно, что делать с террористами. С агентами иностранных разведок. Но с агентами… будущего?..

Несчастная моя голова.

Противодействовать им? Содействовать? Тупо истреблять?

Вернулся Тарантул, поставил чашки. Сходил за кофейником. Потом, отдельно, за сахаром. Четвертой ходкой принес бутылку с остатками коньяка на дне.

– Для запаха, – пояснил он. – Капель по пятнадцать. Кофе был что надо – ложка стояла. У коньяка был странный запах зеленых лесных орехов.

– А как эта штука к тебе попала? – я кивнул на фотографию нас на фоне самолета.

– А помнишь, как меня пытались захватить? После этого я ее и нашел.

– Хочешь сказать, что все это было затеяно, чтобы?.. – Почему нет?

– Черт его знает… как-то не в одном масштабе…

– Дорассказать тебе, что напридумывали мои хлопцы?

– Дорасскажи. …если иметь возможность передвигаться вдоль мировых линий в обе стороны, причем вне хода времени, то определенную – хотя далеко не абсолютную, как казалось бы, – власть над миром можно получить. Правило причинности исключает вмешательство непосредственно в те или иные события – и хлопцы тут же проиллюстрировали это таким примером: вы пытаетесь убить своего дедушку, но безуспешно: вас поражает молния, сбивает извозчик, режет пьяный хулиган, – зато можно возбудить или погасить колебания выбранных вами линий. Гасить, видимо, легче; возможно, и точность при этом достигается более высокая. Так, например, в бильярде: разбивая пирамиду, самый лучший игрок не может быть уверен в исходе партии. Однако в середине игры даже очень посредственный игрок, украв незаметно со стола нужный

шар, может предопределить выигрыш. В случае с царской семьей прекратить колебания линии очень легко: достаточно подбросить исследователям неопровержимые доказательства одной из версий. Этого не происходит, скорее, наоборот: чем больше информации появляется, тем больше возрастает неопределенность, тем, следовательно, выше амплитуда колебаний. Можно предположить, что где-то в будущем эта линия, пересекаясь с какой-то другой, гасит колебания той, не позволяя развиться резонансу – кризису. Это, конечно, чистые спекуляции. Но в рамках этой же гипотезы получает объяснение, скажем, Сахалинский кризис. Где-то в прошлом, относительно недавнем, были стабилизированы некоторые проходящие через ту зону линии, несшие колебания, условно говоря, одного знака. Другие линии, лишенные стабилизирующего противодействия, стали колебаться в резонанс. Возник кризис, в который мы вкатились, как по рельсам, по стабильным линиям… Зачем? Зачем им все это? О, это вопрос! Это вопрос вопросов, который Тарантул и хотел задать, летя сюда вместе с десантом… Допустим, они там, в будущем, страшные эстеты и в то же время полные засранцы. Теребя прошлое, они строят для себя роскошный гармоничный мир. Но, скорее всего, они просто бьются за свое существование, гасят пожар, который вспыхивает у них под ногами… Ведь чем дальше в будущее, тем плотнее становится сеть, сотканная из мировых линий, да и сами линии, сами эти нити становятся тяжелее, что ли. Темп жизни нарастает, число причинно-следственных связей в каждом отрезке нити увеличивается. Наверное, там, в будущем, колебания гасятся с гораздо большим трудом, а резонансы возникают чаще – и бывают куда более разрушительными… Почему бы не предположить, что и мировая линия имеет некий предел прочности, и если ее потрясти как следует…

– Ладно, – сказал я. – Будем считать, что я кое-что понял. Хотя, может быть, понял не совсем правильно… Шеф, мне хотелось бы погасить некоторые колебания… м-м… в себе самом.

– Спрашивай.

– Могу я верить ответам?

– Можешь не верить. На сами ответы это не повлияет.

– Кто вывел на улицы «трубы»?

– Еще не знаю. Вообще про эту кашу я знаю слишком мало. Давай про другое.

– Хорошо. Гейковцы тралили эфир семизначным скользящим кодом. Это?..

– Это из того пакета дез, который они съели. Когда я понял, что Гейко играет в свои ворота, я стал скармливать ему все, что попадало под руку. Надо было сбить его с темпа, заставить нервничать, озираться…

– Код пять-пять-семь-пять-семь-шесть-четыре – что он включает?

– Ты и это знаешь?!

– «Спите, герои русской земли, отчизны родной сыны…» – напел я.

– Молодец… Этот код отключает твою телеметрию.

– Отключает?

– Отключает.

– А включает ее что? А, знаю. «Спит гаолян…» Да?

– Правильно.

– Бомба во мне есть?

– Нет.

Я посмотрел Тарантулу в глаза. Он не удивился моему вопросу, не спросил: «какая бомба?» Просто сказал: «нет».

– Нет бомбы, сынок, не смотри так. Но вся эта жестяная требуха в тебе – в рамках той программы. Программа сорвалась… Не удалось создать надежной защиты.

Рентгений излучает сильно, а слизистая кишечника очень чувствительна. Агент с постоянным кровавым поносом – это, знаешь ли, нонсенс.

– А взрыв в Игле?

– Не наш.

– «Тама»?..

– «Тама» нашли еще позавчера. Ты же дал гепо наводку… С вертолета засекли излучение.

– Слава Богу…

– Ты тоже молодец. Вернемся, мой шею. На «Андрея Первозванного» я тебя представлю.

– Всех.

– Посмертно «Андрея» не дают.

– Тогда Кучеренко.

– Если жив – представлю.

– Слуга народа.

– Вольно, поручик… Еще ничего не кончилось… Это точно, подумал я. Еще все длится и продолжается.

– И вот что, Игорь. Будешь работать на новом направлении?

Я не стал уточнять – на каком «новом». Это было ясно.

– А – нужно: Вообще? На этом направлении?

Тарантул долго молчал. Очень долго. Я ждал. Он тоже не знал ответа, но думал-то он об этом куда больше, чем я…

– Нужно… не нужно… – пробормотал он наконец. – Не то это. Не тот разговор.

Они есть, они действуют – значит, мы должны знать о них все. По возможности все.