Все сражения русской армии 1804-1814. Россия против Наполеона
Шрифт:
Новый главнокомандующий, помимо того что он был самым старым из всех дееспособных полных генералов империи, единственный имел титул светлейшего князя. Его титулование не только отличало из всех генералов, но и усиливало старшинство. Этот фактор, а также концентрация почти неограниченной власти в одних руках внешне утихомирили генеральские страсти, хотя и не уменьшили количества недовольных. «Русская» партия не добилась поставленных целей, но у нее выбили главный козырь. Во главе армий был поставлен полководец с русской фамилией, имевший как ученик и продолжатель дела знаменитого А.В. Суворова популярность в армии, а также пользовавшийся поддержкой консервативных кругов дворянского общества. Кроме того, пропала даже видимая легитимная возможность вести какую-то борьбу. Субординация и дисциплина препятствовали этому, оставалось лишь выражать недовольство в частных разговорах.
С прибытием Кутузова к войскам кардинально изменился и расклад сил в армейских верхах. По свидетельству Ж. де Местра, новый главнокомандующий перед отъездом из Петербурга изъявлял желание определить на место начальника штаба маркиза Паулуччи, и даже договорился с ним об этом. Но в последний момент все же предпочел выполнить решение чрезвычайного комитета об употреблении Л.Л. Беннигсена («по собственному усмотрению») и отдал эту ключевую должность данному генералу, до того лишь состоявшему при Особе Его Величества без определенных обязанностей. Рескрипт о назначении
Хотя Беннигсен и считался начальником штаба, Кутузов с самого начала попытался ограничить его влияние через своих доверенных лиц. Первоначально он использовал своего зятя – князя Н.Д. Кудашева, назначенного дежурным генералом, и своего доверенного лица полковника П.С. Кайсарова. Близость к светлейшему и влияние на него этих двух молодых полковников на первых порах вызывало явное неудовольствие со стороны генералитета. Вскоре они были заменены, на первые роли вышли П.П. Коновницын и К.Ф. Толь, действия которых оказались более профессиональными и эффективными. Они сумели за короткий срок замкнуть на себе все реальные нити управления армейской жизнью и отрезать их от Беннигсена. Появился и другой фактор – важнейшую и ключевую должность в войсках стал занимать приведший пополнение перед Бородинским сражением М. Милорадович, один из старейших полных генералов. К Кутузову он относился лояльно, хотя позволял себе критические высказывания в его адрес, но вряд ли разделял взгляды «русской» партии. К тому же у него имелся солидный груз личных претензий к Багратиону, что наглядно проявилось, когда после оставления Москвы 2-я армия поступила под его начало. Вот как вспоминал С.И. Маевский этот момент: «Милорадович встретил штаб его длинною и несвязною речью, делал колкости памяти покойного Багратиона...» Кроме того, главнокомандующий 3-й Обсервационной армии А.П. Тормасов после соединения с частями адмирала П.В. Чичагова был переведен в главную квартиру, первоначально на место Багратиона, а затем он принял командование над войсками Главной армии, исключая авангард и отдельные отряды. За короткий срок своего пребывания при Кутузове он фактически не успел себя проявить и не занимал какой-либо особой позиции в генеральских интригах (344) .
На пути к Бородину
После борьбы за Смоленск Наполеону окончательно стало ясно, что русская кампания приобретает затяжной характер. По свидетельству многих мемуаристов, Наполеон, не сумев реализовать свои планы уничтожения российских армий порознь в генеральных сражениях, вновь, как в Вильно и Витебске, стал испытывать колебания относительно целесообразности дальнейшего продвижения в глубь России и даже намеревался остановиться на занятых рубежах. Во время его встречи с плененным генералом П.А. Тучковым он не только приказал вернуть тому шпагу, но и попросил написать письмо брату (генералу Н.А. Тучкову) с предложением Александру I о мире (российский император этот и последовавшие за ним призывы оставил без ответа). Поэтому в Смоленске Наполеон, столкнувшись в очередной раз с дилеммой: остановиться или продолжить движение вперед, должен был принять решение. Большинство соратников из окружения французского императора советовали «закончить кампанию на этой стадии» (345) . Но тут же возникал вопрос – как закончить? Пока у противника оставалась боеспособная армия, военные действия будут продолжаться, царь не пойдет на подписание мира, да и политический резонанс в Европе от такого исхода дел был бы негативным. Наполеон не мог просто так остановиться, закончить кампанию и организовать оборону занятых рубежей. Наличие крупных резервов в России, по данным его разведки, уже зимой 1813 г. увеличило бы силы русских войск и поставило бы Великую армию, вынужденную оборонять значительную территорию, в тяжелое положение. Императору такая зимовка не давала больших шансов на успех. По словам К. Клаузевица, Наполеон всегда ставил «весь выигрыш на карту до тех пор, пока не будет сорван банк» (346) . Только постоянные победы могли поддерживать его престиж. Ему был крайне нужен и важен успех, поражение русской армии, выгодный мир, подписанный «на барабане». В выборе решения он проявлял известные колебания, но обстоятельства требовали продолжить преследование. Политическая необходимость закончить войну с Россией за одну кампанию, логика событий и надежда вот-вот догнать и разгромить русских заставляли его каждый раз идти вперед. И после Смоленска французский император продолжил движение уже на Москву. К этому времени, после неудач его фланговых корпусов под Клястицами и Кобрином, он вынужден был направить значительную часть сил на обеспечение своих флангов и растянутых коммуникаций и тем самым ослабить центральную группировку. Кроме того, в результате ускоренных маршей, недостатка провианта и фуража и походных лишений Великая армия уже за первые месяцы войны понесла значительные потери отставшими, заболевшими и дезертировавшими, а начавшийся массовый падеж лошадей снизил боеспособность ее кавалерии.
После боев под Валутиной горой, где французские генералы не смогли в полной мере воспользоваться выгодной для него оперативной ситуацией, соединенные российские армии продолжили отход в направлении Москвы. После назначения М.И. Кутузова общим главнокомандующим до его прибытия Барклай продолжал осуществлять формальное командование объединенными силами 1-й и 2-й Западных армий. В создавшейся обстановке армии уже не могли действовать на разных операционных направлениях: они были вынуждены отступать по одной дороге. Впереди совершали отход войска Багратиона, за ними следовала армия Барклая, прикрывал это движение общий арьергард. В историографии господствует мнение, что после Смоленска Барклай стал сторонником генерального сражения. Так, уже 10(22) августа была выбрана позиция у д. Умолье, где обсуждался вопрос: давать сражение или нет. Позиция была найдена слишком тесною. Нам же представляется, что отношение Барклая де Толли к этому вопросу было более сложным.
По оценкам Барклая, противник в это время располагал силами в 150 тыс., поэтому численное неравенство диктовало необходимость дальнейшего отступления. В тот же день, 10(22) августа, он писал царю: «...имея постоянно дело с неприятелем, превосходным в силах, я постараюсь вместе с князем Багратионом уклониться от генерального сражения. Однако наше положение таково, что сомнительно, чтобы это нам удалось». Как видно из письма, он решил оттягивать решительное столкновение с противником до Гжатска или Вязьмы, куда предписал прибыть резервным войскам генерала М.А. Милорадовича. Через четыре дня тон Барклая несколько меняется. 14(26) августа уже он писал, что скоро наступит «минута, когда военные действия могут принять благоприятный оборот», так как противник, сконцентрировав все наличные силы, «ослабляется с каждым делаемым им вперед шагом и с каждым боем», а русские армии должны были, получив подкрепления Милорадовича в районе Гжатска – Вязьмы, «действовать наступательно». Но, пока армия «не усилится резервами, они составляют единственную силу России... Поэтому нужно, насколько возможно, сохранить ее и отнюдь не подвергать ее опасности поражения, действуя... совершенно вразрез с желанием противника, который сосредоточил все свои силы для решительной битвы». Далее Барклай высказал надежду, что когда вскоре Наполеон вынужден будет рассредоточить свои силы, вот тогда «должны начаться наши наступательные действия» (347) . Предполагали остановиться под Вязьмой, но выяснилось, что там нет удобной позиции, и продолжили отход. Фактически Барклай решил давать генеральное сражение лишь в крайнем случае и, возможно, даже постараться избежать столкновения с главными силами противника.
Тактика Барклая очень раздражала Наполеона. Даже смоленский маневр, блестящий в своем решении, дал средний результат. Сама задержка Наполеона почти на неделю в Смоленске была вызвана неясностью обстановки на флангах и необходимостью организовать новую коммуникационную линию Минск – Орша, вместо Глубокое – Витебск. Уже 10(22) августа корпуса Великой армии продолжили преследование, и Наполеон потребовал от маршалов сведений о русских армиях. На флангах двигались войска Э. Богарне и Ю. Понятовского, слева – 4-й армейский корпус от Духовщины, справа – 5-й (польский) корпус от Ельни. Движение происходило «через леса и болота, без хорошей топографической карты, без проводников...», а ориентировкой служили «звуки орудийных выcтрелов» (348) . Не в лучшем положении находились войска авангарда под командованием Мюрата, следующие по главной дороге. Барклай применял тактику «выжженной земли», не оставляя ничего французам, а жители покидали населенные пункты. Наполеон же, чтобы в любой момент быть готовым к генеральному сражению, сконцентрировал все имеющиеся силы, войска при этом испытывали недостаток продовольствия. Если Понятовскому и Богарне была поставлена задача обходить фланги Барклая, то авангард Мюрата старался вытеснить русских быстрым продвижением. Делалось все, чтобы заставить русские армии вступить в сражение. Командующим корпусами на флангах Великой армии Наполеон также отдал приказания активизировать действия. Кроме того, он предписал корпусу К. Виктора (последний стратегический резерв) вступить в пределы России, а корпусу маршала Ш.П.Ф. Ожеро приблизиться к русским границам.
Барклай видел реальную угрозу обхода своих флангов. Вытеснение русского арьергарда, как, например, 14(26) августа, с учетом фланговых движений противника приводило к решению оставить позиции, которые выбирались для возможного сражения с Великой армией. Наконец, 17(29) августа была найдена позиция у Царева Займища, где, вероятно, Барклай намеревался дать большой бой – начали строить укрепления и готовиться к отражению неприятеля. Но М.И. Кутузов, прибывший к войскам, дал приказ о дальнейшем отступлении. Это решение во многом было мотивировано необходимостью подхода сил московского ополчения и распределением по частям войск Милорадовича.
Российский император, назначив нового главнокомандующего, не дал ему четких инструкций, и по-видимому ему предоставлялась в этом отношении большая самостоятельность. Хотя Александр I перед отъездом нового главнокомандующего к войскам в личной беседе с ним не мог не высказать свое отношение к происходящему, Кутузов, как новое лицо, естественно, не придерживался точно во всем взглядов Барклая, впрочем, как и Багратиона. У него сложилась своя точка зрения и, надо сказать, более гибкая, чем у Барклая, что в немалой степени диктовалось личными качествами нового главнокомандующего. Например, он учел настойчивое требование армии дать сражение, так как понимал, что дальнейшее отступление без боя может подорвать моральное состояние войск. Как видно из командно-штабной переписки, суть его плана заключалась в подтягивании резервов с целью дать большое сражение в районе Можайска, в то время как 3-я Обсервационная армия должна была начать наступление на правый фланг противника. Но логика событий и остающееся численное неравенство сил вынуждали Кутузова продолжить избранную Барклаем тактику отступления до с. Бородино. Только здесь было решено дать генеральное сражение на заранее выбранной позиции. Русское командование выступило инициатором первого столкновения главных сил сторон, заблаговременно заняв оборонительное положение. По данным разведки, представленным Г.Ф. Орловым, численность Великой армии на тот момент оценивалась в 165 тыс. человек. Хотя Кутузов полагал «донесение Орлова несколько увеличенным», он считал, что перевес сил все еще остается на стороне противника. К.Ф. Толь тогда оценивал силы Наполеона в 185 тыс., П.И. Багратион – в 130–140 тыс. (349)
По данным французской разведки, представленным Наполеону перед Бородино, численность двух русских сил, вероятно, оценивалась в 110 тыс. бойцов (350) . Необходимо заметить, что после Смоленска войсковая разведка Наполеона уже находилась в кризисном состоянии. Французская конница авангарда Мюрата иногда находилась в движении с 3 часов утра до 10 вечера. Легкая кавалерия уже подкреплялась кирасирскими полками, так как не выдерживала нагрузок и дороги «были покрыты конскими трупами». По свидетельству А. Коленкура, «император каждый день, каждый миг лелеял мечту настигнуть врага. Любою ценою он хотел добыть пленных: это было единственным средством получить какие-либо сведения о русской армии, так как их нельзя было получить через шпионов, сразу переставших приносить нам какую-либо пользу, как только мы очутились в России... Сведения получались только через Вильно. Прямым путем не доходило ничего. Наши переходы были слишком большими и быстрыми; а наша слишком истомленная кавалерия не могла выслать разведочные отряды и даже фланговые патрули. Таким образом, император чаще всего не знал, что происходит в двух лье от него. Но какую бы цену ни придавали захвату пленных, захватить их не удавалось. Сторожевое охранение у казаков было лучше, чем у нас; их лошади, пользовавшиеся лучшим уходом, чем наши, оказывались более выносливыми при атаке, казаки нападали только при удобном случае и никогда не ввязывались в бой» (351) . Под Гжатском Наполеон узнал о прибытии Кутузова к войскам и очень обрадовался, полагая, что тот даст сражение. В успехе французский полководец не сомневался, он считал, полагаясь на показания пленных и дезертиров, что русская армия давно уже находится в деморализованном состоянии.