Все свободны!
Шрифт:
Хотелось упасть в этот поднос до того, как придется все это выпить. Правда, выпить все удалось на удивление быстро. Но буфетчицы были в восторге, они успели получить автографы, да еще новогодние пожелания, начертанные рукой любимца на календарях с виноградовской фоткой из последнего фильма, что висели теперь в каждом буфете. Гости же дорогие получили обслуживание и скидку на все дозаказанное, а дозаказывали без перерыва.
— Все-таки хорошо пройти по местам боевой славы. Иногда. Отлично, посидели, пора и честь знать. Спасибо этому дому, пойдем к другому.
Сюжет захода в домжур закончился братанием в буфете, коридоре, гардеробе и холле, а также слезами и объятиями. Не отпускали их до самого выхода. Вырвавшись наконец на свежий
Развеселая группа решила охладиться на бульваре. Они заметили, что уже наступил вечер и по бульвару слонялось лишь несколько собачников. Быстренько накрыли стол на лавочке. Виноградов ловко извлек из кармана рюмку, притыренную в буфете — единственное, что взяли без разрешения. Под аплодисменты журналистской публики налил по глотку («Будем экономить») и поднял тост.
— Девчонки! Дед Мороз, которым я работал, как и все артисты, с рождения, то есть я — добрая примета и, если вы меня встретили, значит, удача ваша и наша на пороге. За тот порог! — Он лихо захлебнул свой глоток и смачно надкусил пирожок. — Да, не зря пирожки с грибами в домжуре фирменное блюдо, вот что я вам скажу.
Девчонки бодро последовали его примеру.
— По-моему, мы уже достаточно проветрились, — продолжил Колька. — У меня тут за углом — чего только не вспомнишь в пьянке, честное слово, — приятели живут хорошие. В подвале. Пойдем к ним?
— Художники, что ли?
Виноградов заржал.
— Можно сказать, художники. Сами увидите.
Девчонкам было уже все одно и радостно. Подвал действительно обнаружился за углом. Но ступеньки как будто кто-то отгрыз и налил для надежности кипятка, чтобы замерзли побыстрее. Вдобавок не горел свет, только патрон от лампочки качался на ветру. С виртуозными пируэтами им все-таки удалось преодолеть эту славную, искусно созданную горку для любителей острых ощущений. Они оказались перед большой железной дверью. Виноградов начал тарабанить и кричать:
— Эй, Серега, эй, Рамаз, открывай давай — дед Мороз пришел!
Наконец замки заскрипели, дверь приоткрылась, и они увидели помятое полумраком лицо кавказской национальности. Переглядываться не имело смысла, выражения глаз было не разглядеть.
— О, Никалай, дарагой, радост-та какая! Серега, Ни-калай пришел, гастэй привел. Иди встречат гастэй дара-гих. А ты что малчыш-та за двэрью, нэ гавариш, што эта ты. Стучит и не гаварит. Хитраванец какой.
— Я говорю, что это я, Дед Мороз, Рамаз, дорогой.
— Ты не так гавариш. Сразу бы так и сказал — эта я. Захадытэ, дэвочки, захадытэ.
Девочки зашли. В подвальном полумраке они увидели поднявшегося им навстречу человека, тоже вида околокавказского. В центре комнатки стояли деревянные ящики, аккуратно застеленные газетой. Такой импровизированный кавказский стол. На нем в тарелочках порублены красивые овощи, сыр, прикрытый разноцветной зеленью, и еще какая-то ерунда, трудно было разобрать, что именно. Но, в общем-то, культурно.
Колька не терял праздничного настроя.
— Прошу любить и жаловать — это лучшие перья и голоса России, а также мои подружки Ольга и Василиса. А это мои товарищи — тире Коллеги из Грузии Рамаз и Сергей. Очень приятно. Сначала служили в театре в Тбилиси, а теперь временно работают здесь, охраняют товары народного потребления, а именно винные изделия.
— Мама моя родная! — с ужасом выдохнули девочки пары уже выпитого.
— Девочки, нам сегодня невероятно везет. Одних друзей проводили, — весело продолжал Дед Мороз, выставив уже ополовиненную ими бутылку коньяка, — других встретили.
— Дамы, какое будэм пыт выно? — подхватили его инициативу товарищи и бывшие коллеги.
— Уже все равно — чтобы отполировать все выпитое и сразу умереть… отполированными
— Харашо шутыш. Гастей прынымат надо. Выпьим — за лубов.
Серега с Рамазом оказались ребятами добродушными и веселыми, как все кавказские люди, доброго происхождения. Ольга с Васей расспрашивали про Тбилиси, в котором бывали еще в начале студенческой жизни, то есть сто лет назад. Правда ли, что нищета и разруха. Восстановили ли проспект Руставели после войны и пожара. По-прежнему ли стоят уличные кафе по-над Курой, льют ли вино в погребках из бочек и хорошо ли оно так, как было до войны. И возят ли, как раньше, жертвенных барашков в Мцхету. Интересно, что рассказывал про все это больше Виноградов, который в Тбилиси часто мотался. Оказалось, что ребята и сами не были там давненько и даже получали передачки с родины из Колиных надежных рук. Поэтому они больше вспоминали благословенные древние времена, чем рассказывали о новых. О том, как они тоже на стипендию еще ездили в советскую столицу кутить, удивляя русских девушек щедростью и размахом. А с грузинами здесь всегда случались истории, которых навспоминали…
— Серега, а помнишь, вы с братом рассказывали, как он приезжал в наш университет защищаться? Девчонки, обхохотаться история, — провоцировал Виноградов.
— Да. Грузины же все джигиты и князья. Вы же знаете. — Серега говорил по-русски значительно лучше Рамаза, поэтому его истории были более понятны. — И принято у нас, грузин, было здесь бывать и звания получать. Если уж до званий доходило. И вот приехали мы с братом на его предзащиту. Он звонит одному старичку-академику, с которым договорились, что он напишет отзыв, что ли, не помню. Ну звонит он, а нищета у вас тогда была страшная. Ой, девчонки, вы в те годы еще и не родились, наверное. У нас вся семья скинулась, как обычно. Как же — дети в столицу едут. Так что кое-какие денежки были — на то да сё. Звонит, короче, брат старичку этому. Договаривается и мягко так намекает: «Может, вам привезти чего, Иван Иваныч?» Иван Иваныч дураком не был и говорит: «Привези, Ладо, дорогой, если тебе не сложно, перловки». Мы не сильно удивились. У вас тут почти голод был. «Сколько, — брат говорит, — Иван Иваныч, вам перловки привезти надо? Кило или два?» Иван Иваныч помялся, но отвечает: «А побольше можно? Если есть такая возможность, конечно?» Культурный старичок. У какого ж грузина нет возможности? Перловки-то академику достать, чтоб он отзыв правильный написал. «Ну что, десять — пятнадцать кило, что ли?» Дедушка опять мнется. Короче, дошли до двух мешков. Но чё-то не понимали. Два мешка — объестся старичок, заворот кишок получит, даже если его старушка ему помогать будет и в три горла кушать. Короче. Перерыли всю столицу, достали два мешка перловки этой. Загрузили в такси. Едем. Уже город закончился, пригороды какие-то пошли. Жил он у черта на рогах. Добрались. Еле нашли. Затаскиваем эти мешки на какой-то там этаж, на последний. Чуть не надорвались, честно. Открывает нам старичок, и старушка рядом, правда. Он хлопает в ладоши, нас с мешочками увидав, и кричит: «Маша! Маша! Мальчики перловку привезли. Два мешка, как обещали. Ставь лестницу скорее. Я прямо сейчас на крышу полезу!» «Зачем, — спрашиваем, — Иван Иваныч, вам на крышу? Может, мы залезем? Все-таки помоложе. Если что по хозяйству помочь надо». «Никогда! — говорит. — На своей крыше своих голубей перловкой я всегда сам кормлю из своих рук». Вот так вот, поняли?
— Ну, хватэт балтат. Дэвочки, может кофэ?
Рамаз во время всего этого жизнеутверждающего рассказа крутил ручку старинной кофемолки. Только у некоторых эстетов осталась привычка к такому рукоделию. И всегда эту симпатию имели люди восточные. Наверное, и по сей День на их кухнях и во двориках разносится кофейный аромат, который сейчас сгустился в этой маленькой каморке. Рамаз поднялся с ящика, зажег в углу плитку и поставил на нее древнюю турку. И вскоре из чашечек поднимался кофейный пар.