Всё так (сборник)
Шрифт:
– Ты дура? – удивился Костик.
– Ты дура… – почти без акцента повторила за ним Андреа. И улыбка ее уютно, по-хозяйски расположилась на титановых пластинах. Получилось красиво.
Костик взял Андреа за руку. И не отпускал уже до самого утра.
Контурные карты. Подробные контурные карты Африки. Учитель географии. Аномальные зоны. Границы с колючей проволокой разорванных нервных окончаний. Металлические тюрьмы для прикосновений. Пот выступал в Конго, в Эфиопии и Сомали, оставляя сухими, мертвыми Чад, Нигер, Мали… В Алжире, Ливии и Египте были боль, голод и песок. А в Южно-Африканской
На рассвете Костик вышел из комнаты Андреа. Мардж сидела на диване в холле отеля. Дремала. Но не спала, чутко реагируя на всех выходящих из лифта людей. Костик улыбнулся и кивнул ей как доброй старой тетушке. Мардж вскочила, догнала, схватила за руку и начала красиво ругаться, выдыхая, а не выкрикивая в лицо Костику мягкие и сладкие звуки.
– Жаль, что мир захватили не индусы, а англосаксы, – сказал Костик, поцеловал Мардж в щеку и, выдернув руку из ее ладоней, прошептал, что стрижка ей очень идет. И еще Костик сказал: – Пусть в следующий раз это будет белая женщина.
– Ты расист?! – Мардж отпрянула. Закаменела.
И Костик ушел. И целый день и целую ночь гулял по Варшаве, «на Старувце». И назло Мардж фотографировал негров. Всех, что попадались ему на пути. И назло сам себе курил привезенную «Приму», сплевывая табак под стены собора Святого Яна.
Бабке из Варшавы Костик привез колбасу, консервированный печеночный паштет и печенье в огромной красивой коробке. Печенье оказалось невкусным.
И об этом думалось все время. О печенье, а не о Мардж и Андреа.
* * *
Чтобы не ходить в армию, Костик пошел в аспирантуру. Люули сказала:
– Жаль, что не девушка.
– Почему? – удивился Костик.
– Была бы надежда, что принесешь в подоле.
Костик пожал плечами.
Мир, который принял Костика, был устроен нелепо. Никак не устроен. Кандидатские экзамены, работа в архивах, замученный язвой научный руководитель – профессор Попов, пыльные аудитории, сбор денег на поездку в Питер в библиотеку.
Равнение на копейку.
Здесь, в институте, который расправил плечи и вдруг стал университетом, никто не собирался делать открытий и никто не собирался за это платить. Маленькая стипендия шелестела на счетах открывающихся банков и попадала в руки такой невинной и беспомощной, что отношения с ней казались Костику педофилическими.
Бабка говорила: «На хлеб хватает, и ладно…» Но было ясно, что она ждет от Костика чего-то мужского, связанного с большим делом, хорошим ружьем и, может быть, даже танком. Вокруг стреляли. В их маленьком городке меньше, чем в областном центре. Разбойники оказывались всегда своими. Ограбленные – тоже своими. И это было Костику особенно странно. Он думал о том, что смог бы взять чужое. Чужое незнакомое, а не чужое, вытиравшее сопли в том же саду, учившее буквы в школе через дорогу. Чужое, мать которого давала тебе хлеба в долг.
«Не связывайся», – просила Люули, но глаз ее нехорошо горел, и едва теплая кровь мудрых финнов неожиданно закипала красными пятнами
Олю обещали изнасиловать, маму – только убить. Но Оля почему-то ходила на работу чаще… Плакала, но ходила. И это тоже казалось Костику странным.
Не спрашивай у женщин, отчего они плачут. Не трогай того, о чем не слышал. Не дыши, не шепчи, не пой. Будь рядом. И они позовут или отпустят. Так сказала Оля и попросила помочь.
Костик дождался одноклассников на «забитой стрелке» и сказал:
– Деньги приносит только собственность.
«Сть» в окончании слова Костик произнес плохо – удар в челюсть заставил его пошатнуться. Неожиданно пришла ярость, которой Костик за собой не знал. В бабкиной энциклопедии это называлось аффектом.
Черная пелена опустилась на глаза. И только разбойники сияли в ней маленькими яркими точками. Шумел ветер, стучали ставни деревянных домов. Бритые налысо «светлячки» издавали звуки, которых Костик не слышал, шевелились, изнемогая от боли, и темнели, сливаясь с пеленой на глазах.
– Хватит! – закричала Оля. – Хватит!
– Ну ты, Японец, даешь! – сплевывая на грунтовую дорогу зубы, сказал один из бывших одноклассников. – Дрыном-то зачем? Не по-человечески это…
– Куллерво умер, упав на собственный меч, помнишь? – спросил Костик, возвращая себя времени, из которого так неожиданно выпал.
– Умный сильно… – пробурчал в ответ кто-то из них.
– Они больше не будут, – заверила Оля. – Они будут уважать собственность.
У Костика после битвы обнаружили переломы двух ребер, осложненные пневмотораксом, трещину в височной кости, рваную рану предплечья и пару синяков. Все это вместе потянуло на инвалидность второй группы. И в целом Костик остался должен пацанам за честно полученный белый билет. И за длинный, ничем не занятый академический отпуск, часть которого он провел с Люули, а другую – в Аризоне. С Люули неожиданно для самого себя он стал ходить в лес. А в Аризоне стажировался, включаясь в исследовательский проект по «разделенным народам». Андреа и Мардж навещали его по очереди. Они много гуляли, растаптывая ногами и иногда спинами «индейское лето», яркое, прошитое паутиной, но уже бессочное, пустое.
Мардж и Андреа говорили, что сентябрь похож на разноцветные одежды индейцев.
А бабка Люули говорила, что осенью женщины всегда поворачивают время вспять и держат его в карманах длинных складчатых юбок. Играют минутами, ворожат над часами, а потом отпускают восвояси.
Не надо верить всему, что говорят об Америке. Вместо женщин временем у них до сих пор заведуют индейцы.
…Другим участникам битвы тоже повезло. Разбойник Яша побандитствовал еще с полтора года, отрастил шевелюру и женился на Оле, получив в приданое палатку, похожую на кабачок. А второго убили, но уже на повышении – в Питере. И не в пьяной драке, а в дорогой и, как говорили, эффектной перестрелке.