Все только хорошее
Шрифт:
— Завтра вечером я улетаю в Калифорнию. Берни поражение замер.
— Разве твои родители… не хотят увидеть тебя? Она улыбнулась и бросила в дорожную сумку связку носков.
— Ясное дело, хотят. Она пожала плечиками, и ему вдруг захотелось влепить ей пощечину. Он ведь действительно любил ее… хотел жениться на ней… она же все это время думала только о себе. Большего эгоцентрика, чем она, встречать ему еще не доводилось.
— Я куплю билет без места до Лос-Анджелеса, а оттуда автостопом доберусь до Сан-Франциско.
— А что потом?
— Откуда я знаю!
Шила посмотрела на него так, будто они только что познакомились и не были
— Почему бы тебе не приехать в Сан-Франциско после того, как ты вернешься из Европы? Было бы неплохо встретиться с тобою там…
Неплохо… И это после двух лет!
— Не знаю. — Впервые за все это время он улыбнулся, хотя его глаза оставались такими же грустными. — Я буду искать работу.
Он знал, что для Шилы подобных проблем не существует. Родители поздравили ее с окончанием университета, подарив ей кругленькую сумму в двадцать тысяч долларов наличными, которые она почему-то рвать не стала. Этих денег хватило бы на то, чтобы прожить в Калифорнии несколько лет. Он же так затянул вопрос со своим трудоустройством опять-таки из-за нее — он не знал ее планов. Теперь он чувствовал себя дураком вдвойне. Ему хотелось одного: найти работу преподавателя русской литературы в одной из школ Новой Англии. Он выслал ряд предложений и теперь ждал ответов.
— Берни, разве не глупо отдаваться в лапы истэблишмента? Исполнять ненавистную работу ради денег, которые тебе особенно не нужны?
— Это тебе не нужны. Родители не собираются содержать меня до скончания века.
— Мои тоже! — хмыкнула Шила в ответ.
— Хочешь подыскать себе работу на Западном побережье?
— Со временем.
— И что же ты собираешься делать? Демонстрировать вот это?
Кивком головы Берни указал на подрезанные, с бахромой, джинсы и огромные ботинки. Шиле это явно не понравилось.
— Когда-нибудь ты станешь таким же, как твои родители. — Хуже этого она не знала ничего. Застегнув сумку, Шила протянула ему руку:
— Ну что, Берни… Пока?
«Как странно…» — подумалось ему.
— Что? После двух этих лет?! — На глаза навернулись слезы, но ему было уже все равно. — Я до сих пор не могу в это поверить. Мы могли пожениться… У нас могли быть дети…
Шила покачала головой:
— В наши планы это не входило.
— Скажи мне, что в них входило, Шила? Позаниматься парочку лет любовью — так? Я любил тебя, пусть сейчас в это и трудно поверить!
Теперь он искренне не понимал, что же могло привлечь его в ней тогда. На сей раз его мать не ошиблась.
— Наверное… Наверное, я тебя тоже любила… Ее губы внезапно задрожали. Она подбежала к Берни, и он обнял ее. Так, обнявшись, они и стояли посреди пустой комнаты, что некогда была их домом. И он, и она плакали.
— Ты прости меня, Берни… Просто все стало другим… Он согласно закивал:
— Я знаю. Ты здесь ни при чем… Это не твоя вина… Голос его стал хриплым. Если во всем повинна не она, то кто же? Он поцеловал ее, и она подняла на него глаза.
— Если сможешь, приезжай в Сан-Франциско.
— Я постараюсь.
Этого, естественно, не произошло. Следующие три года Шила провела в коммуне, расположившейся близ Стинсон-Бич, о чем Берни узнал лишь из присланной ею рождественской открытки, к которой была приложена ее фотография. Они жили возле самого моря в старом школьном автобусе — девятеро взрослых
Она была первой любовью Берни, мечты же умирают не вдруг… Европа помогла ему развеяться. Он встречался с великим множеством девушек и в Париже, и в Лондоне, и на юге Франции. Его чрезвычайно изумляло то, что путешествие с родителями выходило таким веселым.
В Берлине он встретил троих ребят из университета — они развлекались как могли, зная о том, что в скором времени им предстоит вернуться в реальный мир. Двое из них изучали юриспруденцию, третий готовился к свадьбе, которая должна была состояться осенью, — этот гулял, что называется, в последний раз. Впрочем, такая спешка со свадьбой была продиктована желанием избежать призыва в армию. Последнего Берни мог не опасаться, хотя это обстоятельство несколько смущало его. В детстве он перенес астму, и отец документально засвидетельствовал сей факт. На призывном пункте Берни была присвоена классификация «4-Ф», которая могла показаться его сверстникам едва ли не чем-то постыдным. Но, как говорится, нет худа без добра. Берни мог забыть о службе в армии. К несчастью, все школы, в которые он обращался с предложением, отказали ему, мотивируя отказ тем, что Берни не имеет магистерской степени. Он решил пройти ряд курсов в Колумбийском университете, ибо наличие степени означало бы автоматическое трудоустройство. Но до этого он должен был как-то существовать в течение целого года.
Он жил дома, и мать издевалась над ним, как могла. Знакомые же его и товарищи все, как один, разъехались. Кто-то попал в армию, кто-то уехал учиться, кто-то получил работу в другом городе. Поддавшись минутному отчаянию, он вдруг решил поработать в дни предрождественской суматохи в магазине «Вольф» и не стал возражать, когда его направили в мужской отдел, где он должен был торговать обувью. Все лучше, чем сидеть дома, — так считал Берни. К тому же ему всегда нравился этот магазин. Большое красивое здание, приятные запахи, хорошо одетые люди, стильные продавцы, замечательные своей обходительностью. В дни рождественской давки здесь было поспокойнее, чем в других местах. Некогда «Вольф» был одним из главных законодателей моды, до какой-то степени он сохранял свои позиции и тогда, когда в нем появился Берни, пусть «Вольфу» и недоставало шика «Блумингдейла», находившегося на расстоянии трех кварталов.
Берни совершенно искренне пытался убедить клиентов в том, что магазин способен создать серьезную конкуренцию «Блумингдейлу», на что клиенты обычно отвечали улыбками. «Вольфу» это было не по силам. Так считал клиент. Но Пол Берман, владелец магазина, считал иначе. Докладная Бернарда крайне заинтересовала его. Покупателю, который пришел с жалобой на продавца из мужского отдела, он пообещал выгнать Берни в два счета, хотя подлинные намерения Пола Бермана были совершенно иными. Он давно искал молодого человека с интересными идеями. Пол Берман не единожды приглашал Берни на обед, каждый раз поражаясь в нем забавной смеси дерзкой напористости и какой-то изысканной утонченности. Узнав, что Берни собирается преподавать русскую литературу и по этой причине посещает по вечерам Колумбийский университет, Берман долго смеялся.