Все в саду

Олби Эдвард

Джек. Пока! (Ричарду.) Это значит, чтоб и духу моего здесь не было, когда она вернется, да?

Ричард (только смеется в ответ; протягивает Джеку мартини). Прошу.

Джек (берет стакан). Божий дар, лед с можжевельничком. Мерси.

Из соседней комнаты неясно доносится голос Дженни, разговаривающей по телефону.

Мы не различаем слов, но слышим ее приподнято-веселые интонации.

Ричард. Она в таком восторге. Ваше здоровье.

Джек.

Ваше. Почему ж ей не быть в восторге? На вас свалились деньги — это же просто чудо.

Ричард. Да.

Джек. И главное без налогов.

Ричард. Гм?

Джек. Вы ведь не станете о них заявлять… значит, и налога не возьмут.

Ричард (ему это и в голову не приходило). Верно! Все до последнего цента останется при нас. Ах, черт!

Джек. А может, и еще получите.

Ричард (слегка растерявшись). Еще? Как так?

Джек. Ну видите ли… если вам ни с того ни с сего посылают такие деньги, почему ограничиться одной посылочкой? Может, вы будете получать каждую неделю.

Ричард (слегка краснея). Ну, бросьте!

Джек. Нет, серьезно!

Ричард (озабоченно хмурясь). Джек, вы не… вы никому об этом не скажете, а?

Джек (весело). Дражайший мой Ричард… это выветрится из моей головы через тридцать секунд. Разумеется же, я никому ни слова. Не бойтесь, я вас не подведу.

Ричард. Пожалуйста, постарайтесь не проговориться и даже не намекайте там, в клубе, понимаете, когда…

Джек. Когда я хлопну стаканчик-другой? Нет, Ричард, не проговорюсь. Даю слово.

Ричард. Спасибо.

Джек (небрежно). Деньги — занятная штука, верно, Ричард?

Ричард (по-детски). Не знаю, у меня никогда их не было много.

Джек. Деньги — вещь и символ. Клочок бумаги с типографской краской… и краска и клочок бумаги не стоят вместе и четверти цента… меньше… однако, не будь у нас этих бумажек, остановилась бы жизнь на земле.

Ричард. Можно было бы вернуться к меновой торговле.

Джек. Да, вероятно. Вот, скажем, живопись. Кусок холста и немного краски. Сколько это стоит? Четыре доллара? Пять? Нет, оказывается, пена бывает разная. Моя работа, скажем, стоит столько-то, а еще чья-то уже будет в десять… в сто раз дороже! Какой-нибудь картине Пикассо цена полмиллиона. Неплохая живопись, и может, стоит того. Деньги. Почем теперь коровы?

Ричард. Не знаю… долларов двести?

Джек. Возможно. Скажем, двести. Значит, один Пикассо за две с половиной тысячи коров! Молока-то одного! Сколько галлонов молока дает в день корова?

Ричард. Пятнадцать, что ли.

Джек (изумленно). Галлонов?

Ричард. Нет. Кварт. Кажется, я где-то читал.

Джек. Ладно. (Высчитывает в уме.) Получается… двести пятьдесят на пятнадцать будет…

Ричард. Дать карандаш и бумагу?

Джек (отмахивается, умножает в уме)…если в году триста шестьдесят дней, считая коровьи выходные… триста семьдесят пять ни тридцать шесть… сносим нули… получается… бог ты мой! Тринадцать с половиной миллионов кварт молока в год!

Ричард. Вы шутите!

Джек. Нисколько. Тринадцать с половиной миллионов кварт молока за один год.

Ричард. Что-то невероятное!

Джек. Вот так-то. Почем молоко по оптовой цене?

Ричард. Центов десять?

Джек. Нет, меньше. Оно же доходит до нас с жуткими наценками. Скажем, пять центов. Тринадцать пятьсот на пять… ну, это еще фантастичнее! Без малого семьсот тысяч долларов в год за одно молоко!

Ричард. Куда вы клоните, не пойму?

Джек. Что бы вы предпочли? Пикассо или коров?

Ричард (подумав, пожимает плечами; искренне). Не знаю. Налить еще?

Джек (залпом выпивая свой мартини, отрицательно качает головой). Нет. Надо бежать в клуб. Старик Дигби, наверно, уже рвет и мечет над доской.

Ричард. А! Ну что ж.

Оба встают.

Джек. Вот еще любопытная штука. Старик Дигби. Вы, между прочим, знаете, что ему восемьдесят семь лет? Он обожает деньги… и не как символ — как вещь в себе. Ручаюсь, у него не один миллион, а все шестьдесят. И они для него ценны сами по себе. Они не превратятся ни в Пикассо, ни в коров, они просто денежные знаки. Деньги, как таковые.

Ричард (после паузы, почти виновато). Но деньги — это и есть деньги.

Джек (мягко, как бы извиняясь). Да, я понимаю.

Ричард (непререкаемым тоном). Деньги — это плата за дом, за хорошую школу для Роджера, это возможность иной раз чем-то порадовать Дженни …

Джек. Понимаю, понимаю.

Ричард (указывая на пачку денег на столе). И потому, если вдруг с неба сваливается вот такое… это, знаете, для нас не жук начихал…

Джек. Я и не думал смеяться над вами.

Ричард. Не говорите Дженни, но может, я смогу купить ей тепличку, хоть маленькую…

Джек. Я же вам сказал: никому ни слова. Деньги? Что вы, какие деньги?.. Ну, я пошел. (Идет к стеклянной двери.) Я только что сообразил, что, кажется, никогда не входил к вам через парадную дверь. Как она выглядит, мило?

Ричард. Парадная дверь?

Джек. Ага.

Ричард (он об этом никогда не думал). Да… по-моему, ничего себе.

Джек. Как-нибудь надо проверить.

Ричард. Джек!

Джек останавливается в дверях.

Нет, ничего.

Джек (когда Ричард отворачивается, к зрителям). Он прав, и я ничуть над ним не смеюсь. Деньги… это… деньги. Пока! (Выходит.)

Дженни (влетает в комнату). А вы тут что же?.. О, Джек ушел?

Ричард. Угу.

Дженни (захлебываясь). Чак и Берил придут: они думают, мы зовем их просто посидеть, и я говорила с Цинтией и Перри, вернее с Цинтией, они что-то там отменят и придут к нам, я дозваниваюсь Гилу и Луизе, но у них все время занято, сейчас опять буду звонить.

Ричард. Ладно. Хочешь мартини?

Дженни. Потом, когда разделаюсь. (Бежит к двери.) Скоро приедет Роджер. Он возьмет в городе такси.

Ричард. Такси?