Все возможно
Шрифт:
— Терпеть не могу такие пораженческие разговоры, — нетерпеливо перебил его демократ. — Пока мы тут сидим и болтаем, наши мальчики гибнут на полях сражений, и многим из них столько же, сколько моему сыну, а некоторым даже еще меньше…
— У меня тоже есть сын, и он ненамного моложе вашего. — Республиканец сделал большой глоток виски. — Если говорить о последствиях, а я считаю, что именно об этом нам нужно думать в первую очередь, бомбардировка только приведет к новому обострению конфликтов. Соединенные Штаты должны, насколько это возможно, удерживаться от крайних мер. В Сайгоне…
— Да
— Эй, парни, парни!..
Дрю заметил, что лицо демократа угрожающе покраснело, и поторопился вмешаться. Эдуард брезгливо поморщился и встал.
— Эй, парни, так не пойдет. Вы что, решили испортить мне вечер? Сколько можно говорить о политике? Я пригласил вас сюда не для того, чтобы обсуждать военные промахи Соединенных Штатов. Если не хотите со мной поссориться, оставьте этот дурацкий треп и займитесь лучше сигарами.
Демократ пожал плечами, потянулся за сигарой, промахнулся и расплылся в пьяной ухмылке. Дверь отворилась, и показалась голова Саймона Шера. Он посмотрел на Эдуарда и кивнул.
— Дрю, господа, прошу меня извинить.
Эдуард поклонился и шагнул к двери. Мужчины поднялись. Дрю обнял его за плечи, сенаторы с кислой улыбкой протянули руки. Наступила неловкая пауза, во время которой взаимная антипатия стала особенно ощутимой.
К счастью, за окном в это время скрипнули тормоза, захлопали двери, послышался громкий женский смех. Развлечение прибыло. Сенаторы переглянулись; Дрю самодовольно улыбнулся; Саймон Шер и Эдуард, воспользовавшись заминкой, быстро двинулись к двери.
Выйдя из дома, они на минуту задержались на выложенной кирпичом дорожке. Мимо них торопливо прошли три высокие, стройные женские фигуры, окутанные облаком дорогих духов. На верху лестницы женщины остановились, кинули на Эдуарда и Шера быстрый взгляд и, мелодично рассмеявшись, исчезли за дверью.
Саймон Шер проводил их тоскливым взглядом, вздохнул и решительно шагнул к ожидавшему их «Линкольну». В душе Эдуарда шевельнулось какое-то странное сожаление. Он вспомнил, что уже несколько лет не был в женском обществе, и ему мучительно захотелось снова заглянуть в женские глаза, провести рукой по шелковистым волосам, поговорить — не о делах и не о политике, а просто так, ни о чем, как он давно уже ни с кем не говорил.
Он посмотрел на опустевшее крыльцо, на задернутые шторы и, досадливо поморщившись, двинулся вслед за Шером к «Линкольну». Машина быстро покатила к аэропорту. Последнее время Эдуард был в постоянных разъездах: сначала на Ближнем Востоке, потом в Канаде, потом в Японии. Операция по слиянию двух фирм, тянувшаяся с конца января, требовала его присутствия в самых разных местах. Он чувствовал, что она отняла у него слишком много времени. Пора было возвращаться домой.
— Что вы сказали?
Машина неслась по набережной Потомака; Эдуард задумался, глядя на поблескивающую под луной воду, и прослушал, о чем говорил Шер.
— Я спросил, знаете ли вы о последних событиях в «Сфере»?
— Нет. Мне было не до этого. — В голосе Эдуарда прозвучало недовольство. — Я слышал только, что «Эллис» получил несколько призов. А что случилось?
— Честно говоря, я еще и сам не понял. Меня беспокоит Ангелини.
— Почему?
— Вы знаете, что он задумал снимать «Эллис-II»?
— Да, вы говорили, что это будет трилогия.
— Вот-вот. Я узнал об этом от Элен Харт. Ангелини, по-видимому, хотел сохранить это в тайне и, когда понял, что я в курсе, пришел в ярость. После этого между нами начались всякие недоразумения, которые продолжаются до сих пор.
— Насколько я помню, вы договорились, что каждая часть будет рассматриваться как самостоятельное произведение. Для третьей части, кажется, даже нет сценария?
— Совершенно верно. Кроме того, мы решили, что съемки начнутся не в апреле, как планировал Ангелини, а несколько позже, так как Элен Харт была занята в другом фильме. Я со своей стороны мог только радоваться этой отсрочке. У меня оставалось еще несколько неясных вопросов, которые я надеялся за это время утрясти.
— Вы имеете в виду смету «Эллис-II»? Шер вздохнул:
— Да. В конце концов мы ее составили, несмотря на упорное сопротивление Ангелини. Он изо всех сил старался нам помешать и требовал для себя полной свободы действий. Я думаю, он хотел дотянуть до церемонии присуждения «Оскара», надеясь, что после этого нам будет трудней с ним торговаться. Поначалу он запросил десять миллионов. Мне удалось сбавить эту сумму до шести миллионов семисот тысяч, хотя я считаю, что и это чересчур много. У него в запасе есть еще несколько статей расходов, с помощью которых он легко сумеет довести баланс до семи миллионов. Кроме того, мы так и не установили расценки на последующие работы. Он наметил очень жесткий график: полгода на весь производственный процесс и восемьдесят пять дней на съемку.
— Раньше он всегда укладывался в сроки…
— Это было давно. Последние картины он делал очень медленно. Окончательная доработка «Эллис-I» велась чуть ли не целый год. Он носился с этим фильмом как с писаной торбой — отшлифовывал каждый кадр, каждую сцену, доводя их прямо-таки до кристального блеска. Вторую часть, насколько мне известно, он собирается делать еще длинней и зрелищней. Можно себе представить, во что это выльется. Нет, я уверен, что все эти сметы и графики составляются исключительно для отвода глаз. Он и раньше не слишком считался с правилами, а тут еще эти восемь «Оскаров» — естественно, что он возомнил себя звездой первой величины.
— Саймон, по-моему, вы его недолюбливаете.
— Я его терпеть не могу, Эдуард, и вы это прекрасно знаете. Я понимаю, что он талантлив и что его фильмы приносят «Сфере» колоссальный доход, но, когда он сидит у меня в кабинете и с постной миной распивает чай, ей-богу, я с трудом удерживаюсь, чтобы не подсыпать ему в чашку стрихнина. — Он помолчал. — Впрочем, к делу это не относится. Меня беспокоит другое: я чувствую, что он пытается провернуть за моей спиной какую-то аферу, и никак не могу понять, в чем она заключается.