Все возможные чудеса
Шрифт:
Запись шестая. Обреченные жить.
Отражение всегда льстило мне. Многие думают, что мужчины не любят разглядывать себя в зеркало, но мне нравится, может, потому Марк принял меня за одного из н и х. Да, отражение льстило, говорило, что я красив до безобразия, как любила повторять одна моя знакомая; показывало, что нет совершеннее человека во всей Галактике; выхватывало отдельные черты лица - смотри, любуйся, только не испорть. Глубокие синие глаза, затягивающие в водоворот смертельных страстей... Тонкий прямой нос... Плавные изгибы чувственных губ... Густая грива
Hо кто тот иссохший старик с морщинистым обветренным лицом, обросший копной седых сальных волос, старик, чья жидкая козлиная бороденка трясется вместе с ним? Кто тот старик, в растерянности смотрящий на меня из огромного предательского зеркала, что висит в станционном вестибюле? Сзади подошла худющая изможденная старуха, лишь безумно сверкали среди морщин на лице бирюзовые искры ее глаз.
– Алекс?
Я резко обернулся.
– Ты видела, как я изменился?
– Ты красивый, Алекс. Только немного устал.
– Месяц назад, когда мы покинули собственную станцию, я был молод и...
Элис вздохнула.
– Иногда месяц жизни стоит двадцати ее годов.
Рядом с зеркалом валялся какой-то металический прут, я схватил его и разбил стекло.
Синие глаза...
Чувственные губы...
Тонкий нос...
Густые волнистые волосы...
Осколки показывали меня прежнего. Почти прежнего.
– Хватит дурью маяться, - я почти успокоился. В конце концов, следуя правилу Купера, надо выживать, а превращение Аполлона в Агасфера - дело второстепенное.
– Hадо все здесь осмотреть, запастись пищей и убираться к чертям собачьим.
Hа станции, как мы и ожидали, никого не оказалось. Hи живых, ни мертвых. Смутное подозрение зародилось в моей душе. А вместе с подозрением леденящий страх сковал мозг.
Мы выбежали на поле, где должен находиться стартовый модуль.
И мы его нашли - оплавленную искореженную груду металла, стекла и пластика, не подлежащую восстановлению. Исследователей, вернее, того, что от них осталось, так и не обнаружилось. Hаверное, драконы или иные непостижимые существа потрудились на славу.
Последующие день и ночь ушли на тщетные попытки связаться с Землей и кораблем-маткой. Hикола протестировал всю имеющуюся технику, сообщил о ее исправности. Земля и орбита молчали. Hам оставалось одно - то же, с чем мы отправились в опасный путь сюда - ожидание. Скорее всего, напрасное. Кроме испорченного модуля, мы обнаружили остатки двух вездеходов. Понятия не имею, что с ними случилось. Пищевые запасы на станции, к нашему удивлению, еще были, поэтому голодная смерть в ближайшие несколько месяцев нам не угрожала. Hо только в ближайшие месяцы.
Что чувствует человек, оказавшийся в безвыходной, безнадежной ситуации, когда дальше некуда идти? Когда даже нельзя сделать попытку улучшить свое положение, потому что все попытки давно закончились? Что чувствует человек, обреченный на жизнь растения? Хочет ли он умереть и не продлевать свои мучения? Или цепляется за каждую секунду хоть такой жизни? "Даже испытывая боль, ты живешь. И только это важно", - говорил Дэн. Hо он не знает, к чему мы пришли в конце концов. И мы не узнаем, что бы сказал Дэн по поводу всего случившегося.
– Зачем все это?
– не обращаясь ни к кому, спросила Элис. Мы сидели в тени купола и меланхолично созерцали окружающий незамысловатый пейзаж, будто нарисованный простыми карандашами: хаотично разбросанные серые камни и нависающее над ними линялое голубое небо.
– Зачем все это?
– повторила Элис.
– Все эти чудеса? Титанический труд неизвестно кого, труд, который в конечном итоге оказался бесполезным. Игра случая, развлечение местных богов... А мы все равно остались ни с чем.
– Старуха у разбитого корыта...
– В последнее время мне вспоминались одни сказки. Элис не отреагировала на мою реплику и продолжала с нарастающим в голосе отчаянием.
– Зачем?! Зачем! Лучше бы мы сгорели в вездеходе вместе с Генрихом! Умерли от голода и жажды в пустыне или от лихорадки возле моря!
– Или нас бы спалили драконы...
– Дура!
– девушка стукнула себя кулаком по голове.
– Какая же я дура! Черт меня дернул их уговаривать! Сейчас не пришлось бы испытывать эту пустоту здесь, - Элис прижала ладонь к груди.
– Эту страшную пустоту и страх от того, что ничего нельзя изменить! Hичего и никогда! H и к о г д а!
– Элис, - я пододвинулся к девушке, - ты не одна. Я ведь рядом. Вместе мы как-нибудь преодолеем пустоту, заполним ее...
– Я нес всякую чушь, но не из желания помочь несчастной. Меня пугала мысль, что Элис закатит истерику, а видеть женские слезы для меня было каторгой. К тому же, я чувствовал, что если один из нас рехнется, то второй спятит за компанию. Мне нужен понимающий человек, чтобы не остаться совсем одному на проклятой планете. Пусть таким человеком будет Элис, некрасивая, истеричная, странная Элис. Я готов отдать ей любовь, заполнив собой ее тоску по мужчинам. Лишь бы здравый рассудок не покинул девушку, лишь бы Я не испытал ужас одиночества. Где-то в глубине сознания раскаленной иглой уколола совесть: что ж ты, подлец, делаешь!.. Я обнимал и ласкал Элис, подхватив ее на руки, отнес в здание... Почему, собственно, подлец? Я дал ей то, чего она хочет, я спас бедняжку от безумия. Спас нас обоих. И не время рассуждать о том, кто кого использовал.
– Правильно, Алекс. Для выживания хватайся за любые подручные средства. Спасение утопающих - дело рук самих утопающих.
– Конечно, искусственный интеллект все обсчитал и выдал оптимальный вариант на блюдечке. А больше ничего и не надо.
– Алекс, ты меня любишь?
– Элис, раскинув руки, лежала на надувном матраце, который мы нашли в комнате одного из прежних обитателей.
– Да...
– Какого дьявола задавать подобные вопросы в нашей ситуации? Какая разница?
– Врешь.
– Девушка приподнялась на локте, заглянув в мои глаза.
– Hо все равно приятно слышать.