Шрифт:
Роберт Хайнлайн
"ВСЕ ВЫ ЗОМБИ..."
22.17 Временная зона V (ВСТ) 7 ноября 1979, Нью-Йорк, бар "У Папули": Я надраивал коньячную рюмку, когда вошел Мать-одиночка. Я отметил время - 10 часов 17 минут пополудни пятой зоны (или по восточному времени), 7 ноября 1970 года. Темпоральные агенты всегда отмечают время и дату. Обязаны.
Мать-одиночка был парнем двадцати пяти лет, не выше меня, с лицом подростка и раздражительным характером. Мне его вид не понравился - и никогда не нравился - но именно его я прибыл завербовать, Этот парень был моим,
Наверное, я излишне привередлив. Не такой уж он и зануда, а прозвище свое заработал из-за того, что если какой-нибудь любопытный тип интересовался, чем он занимается, он всегда отвечал; "Я мать-одиночка", И если был зол на весь мир меньше обычного, иногда добавлял: "...за четыре цента слово. Я пишу исповеди для журналов".
Если настроение у него оказывалось паршивое, он пытался кого-нибудь спровоцировать на оскорбление, Дрался он жестоко, насмерть, как женщина-полицейский - одна из причин, по которой он мне стал нужен. Но не единственная.
Он уже успел нагрузиться, и по его лицу было ясно, что люди сегодня отвратительны для него больше обычного. Я молча налил ему двойную дозу "Старого нижнего белья" и оставил бутылку на стойке. Он выпил и налил себе еще.
Я протер стойку.
– Как жизнь у Матери-одиночки?
Его пальцы стиснули стакан. Мне показалось, что сейчас он швырнет его в меня, и я нашарил под стойкой дубинку. Занимаясь манипуляциями во времени, стараешься предвидеть любую неожиданность, но тут замешано столько разных случайностей, что никогда нельзя идти на неоправданный риск.
Я увидел, что он расслабился на ту самую малость, которую нас учили подмечать в тренировочной школе Бюро.
– Извини, - сказали.
– Просто хотел спросить, как идут дела. Считай, что спросил какая сегодня погода.
– Дела нормальные, - кисло отозвался он.
– Я кропаю, они печатают, я ем.
Я плеснул себе и склонился к нему.
– Знаешь, - сказали, - а у тебя здорово получается - я кое-что из твоей писанины прочел. Ты изумительно хорошо понимаешь женский взгляд на мир.
Тут я допустил прокол, но пришлось рискнуть - он никогда не называл своих псевдонимов. Но он успел достаточно накачаться, и поэтому вцепился только в последнюю фразу.
– Женский взгляд!
– фыркнул он.
– Да, я знаю, как бабы смотрят на мир. Еще бы мне не знать!
– Неужели?
– усомнился я.
– Сестры?
– Нет. Могу рассказать, только ты все равно не поверишь.
– Брось, - мягко отозвался я, - барменам и психиатрам прекрасно известно, что нет ничего более странного, чем правда. Знаешь, сынок, если бы тебе довелось выслушать все то, что мне рассказывали... считай, богачом бы стал. Поразительные были истории.
– Ты и понятия не имеешь, что такое "поразительное"!
– Да ну? Меня ничто не удивит. Я всегда смогу припомнить байку и похуже. Он снова фыркнул.
– Спорим на то, что осталось в бутылке?
– Ставлю полную, - принял я вызов и поставил бутылку на стойку.
– Валяй...
Я махнул своему второму бармену, чтобы он обслуживал пока клиентов. Мы сидели у дальнего конца стойки, где я отгородил единственный табурет, уставив рядом с ним стойку банками с маринованными яйцами и прочей дребеденью. Несколько клиентов у дальнего конца смотрели по ящику бокс, кто-то гонял музыкальный автомат - словом, мы с ним уединились не хуже, чем в постельке.
– Ладно, - произнес он, - начнем с того, что я ублюдок.
– Этим здесь никого не удивишь.
– Я серьёзно, - рявкнул он.
– Мои родители не были женаты.
– Опять-таки ничего удивительного, - повторил я.
– Мои тоже.
– Когда...
– он Смолк, и я впервые за все время заметил в его глазах теплоту.
– Ты тоже серьезно?
– Тоже. Стопроцентный ублюдок. Более того, - добавил я, - никто в моей семье никогда не был женат. Все были ублюдками.
– Не старайся меня перещеголять - ведь сам ты женат.
Он показал на мое кольцо.
– А, это...
– Я продемонстрировал ему кольцо.
– Оно только похоже на обручальное, я его ношу, чтобы женщин отпугивать. Это кольцо - древняя вещичка. Я купил его в 1985 году у другого нашего агента, а тот вывез его с дохристианского Крита.
– Змей Уроборос..., мировая змея, бесконечно заглатывающая собственный хвост. Символ Великого Парадокса.
Он лишь бросил на кольцо мимолетный взгляд.
– Если ты и в самом деле ублюдок, то сам знаешь, каково им живется. Когда я был маленькой девочкой...
– Ого!
– перебил я.
– Мне не послышалось?
– Кто из нас рассказывает? Когда я был маленькой девочкой... Слушай, тебе ничего не напоминает имя Кристина Йоргенсон? Или Роберта Коуэлл?
– Гм, смена пола. Ты пытаешься рассказать мне...
– Не перебивай меня и не подначивай, а то не стану рассказывать. Меня подбросили в приют в Кливленде в 1945 году, когда мне был месяц от роду, Когда я была маленькой девочкой, то очень завидовала детям, у которых были родители. Позднее, когда я узнала, что такое секс - и поверь мне, Папуля, в приюте тебя быстро всему научат...
– Знаю.
– Я твердо поклялась, что у любого моего ребенка будут и папа, и мама. Это держало меня в "чистоте", что в том окружении было не так-то просто - мне пришлось ради этого драться. Став старше, я поняла, что у меня чертовски мало шансов выйти замуж - по той же причине меня и не удочерили, - Он нахмурился. У меня было лошадиное лицо, такие же зубы, плоская грудь и прямые волосы.
– Ты выглядишь не хуже меня,
– А кого волнует, как выглядит бармен? Или писатель? Люди-то хотят удочерить маленьких голубоглазых блондиночек-идиоток. А парням, когда подрастешь, нужны выпирающие титьки, смазливая мордашка да еще чтоб почаще повторяла, какой он необыкновенный мужик.
– Он пожал плечами.
– Состязаться с красивыми дурами я не могла. И поэтому решила завербоваться в ДЕВКИ.