Всегда говори «Всегда» – 4
Шрифт:
– То есть… она насовсем уехала, что ли?!
– Да почему насовсем? Отдыхать! А чего спрашиваешь-то? – насторожилась бухгалтерша, заметив его побледневшее лицо, на котором еще отчетливее обозначился шрам.
– Да ничего… просто болею за фирму.
Глупее ответа придумать было нельзя, но Нину Наумовну он устроил.
– А нечего уходить тогда, раз «болеешь»! – с шутливой сердитостью прикрикнула она на Горина.
Дистанция… Надя сама установила дистанцию и никогда ее не нарушит – потому что честная, потому что настоящая, –
Горечь от невозможности признаться даже самому себе – «я люблю ее» – требовала выхода.
Все страсти Горин привык выплескивать в скорости – нет, не в той, что можно себе позволить на дороге, а в настоящей – когда вжимает в кресло и сердце от перегрузки перестает биться.
Он приехал на автодром и попросил у главного механика:
– Слушай, Денис… Дай мне машину! Прокатиться хочу.
– Тебе уже можно? Ты уверен?
– Я уверен, когда ребят в карты сажаю, а уж сам…
Денис с сомнением посмотрел на него, но дал ключи от форсированного гоночного «Форда Фиеста».
Когда стрелка спидометра перевалила на треке за сто восемьдесят километров, когда сердце перестало биться, он наконец сказал себе, прокричал:
– Я люблю ее! Я люблю! Люблю!
Петербург встретил Ольгу мелким моросящим дождем, густым туманом и пробками на дорогах, которых она не видела в первый свой приезд.
– Как долетели, Ольга Михайловна? – поинтересовался водитель, имени которого она в прошлый раз так и не узнала.
– Спасибо, хорошо…
Дождь и туман усиливали хандру, которая навалилась с утра, едва она села в самолет.
Сергей не смог ее проводить – он почти круглосуточно пропадал на строительстве детского дома.
Земля из-под ног уходила – так страшно было представить момент, когда она увидит Погодина. Этот страх подстегнула Надя своим звонком.
– Ты как там? – бодро спросила она.
– Да все нормально, Надюш. В гостиницу еду.
– А Егор? Он тебя сам встретил?
– Нет, у него хватило ума не делать этого. И… я вообще не хочу это обсуждать!
– Ладно, ладно… Только помни – проблему нельзя зарывать в себе!
– Я потом тебе перезвоню, – прервала ее Ольга – не из-за того, что разговор был ей неприятен, а потому что на глаза попался огромный щит с бордовыми розами и надписью большими синими буквами «Счастье – это ты!».
Машина медленно проползла мимо него, сдерживаемая плотным потоком, и едва исчез из вида один щит, как сразу появился второй, третий, четвертый… Ольге показалось – она в плену у этих щитов, обступивших ее по обе стороны дороги, и каждый кричал, умолял, настаивал: «Счастье – это ты!..ты!..ты!»
«Счастье – это ты!» – услышала она почему-то голос Егора. И с чего она взяла, что эти слова, эти бордовые розы имеют к нему отношение? Только потому, что Надя рассказала о том, что его букет тянул на
Заметив ее смятение, ее удивленный взгляд, выхватывавший все новые и новые признания в любви, водитель усмехнулся:
– Говорят, какой-то миллионер чудит. Заказал щиты для своей любовницы. Представляю, какие это бабки!
– Это его дело, – стараясь, чтобы не дрогнул голос, холодно ответила Ольга.
– Ну да, конечно… У богатых свои причуды, – согласился водитель, неодобрительно поглядывая на бесконечную вереницу щитов.
Ко мне это не относится, старалась убедить себя Ольга, хотя сердце почему-то подсказывало: счастье – это она…
И не ошиблось.
Едва она открыла номер и переступила порог, замерла, пораженная бордовым великолепием – кровать, подоконники, пол были устланы розами. От аромата – пьянящего, одуряющего – закружилась голова…
Стараясь не наступать на цветы, Ольга подошла к столу и взяла большую открытку, с которой буквы цвета глаз Егора Погодина прокричали: «Счастье – это ты!»
Во всем этом сквозило какое-то сумасшествие, агрессивная атака, попытка не дать ей опомниться… Ольга отбросила открытку, схватила чемодан и, не боясь раздавить цветы, выбежала из номера.
– Поменяйте мне, пожалуйста, номер, – попросила она портье.
Тот хотел возразить, но, наткнувшись на ее взгляд, протянул ключи.
Ольга обреченно вернулась к лифту – ей вдруг показалось, что все номера в «Англетере» завалены розами и у нее нет ни одного шанса устоять перед этим мощным, захватывающим ее сердце штурмом.
Счастье – это ты…
Почему Барышев не догадался сказать ей такие простые слова?!
От себя не убежишь, учила она вчера Ольгу, а сама…
Сама делала все, чтобы сбежать от нежности, которая захлестывала ее при мысли о Горине.
Надя так придумала для себя – нежность.
К Димке Грозовскому – любовь, а к Горину – нежность.
Ей хотелось погладить его шрам, положить на грудь голову и замереть, слушая удары его сердца, как тогда, у калитки…
Надя гнала это желание, эту нежность, но они подкарауливали ее во сне, подбрасывая каждую ночь один и тот сюжет – она гладит Горина по щеке, едва прикасаясь к шраму, потом прижимается лицом к его груди, а там – мощно, навылет, бьется его сердце.
Спасения от этого сна не было, и каждое утро Надя пыталась его забыть.
Не получалось.
Мало того что сон повторялся каждую ночь, так еще и его «послевкусие» будоражило весь день. Стала даже наведываться мысль, что это не нежность, а нечто большее.
Затевать с Грозовским воображаемые диалоги она больше не рисковала. Потому что знала, он скажет – живи, люби, радуйся! Потому что последовать этому благородному совету не могла. И отвлекала себя от… нежности – готовила, убирала квартиру, гуляла с детьми.