Всегда только ты
Шрифт:
Я целую Фрэнки и чувствую вкус надежды.
Глава 31. Рен
Плейлист: Meghan Trainor, John Legend — Like I’m Gonna Lose You
Я смотрю, как отсветы пламени играют на её коже, напоминая палитру закатных оттенков акварели. Золотые, бронзовые, рубиновые тени под её подбородком, на округлостях её обнажённых грудей. Голая Фрэнки, растянувшаяся на диване перед огнём — это воплощение
Наклонившись через неё, я ворошу угли и подкидываю ещё полено. Её ладонь скользит вверх по моей спине и запутывается в моих волосах.
— Со стороны Эйдена было мило удалиться, — говорит она.
Я сухо смеюсь.
— Со стороны Эйдена было просто необходимо удалиться.
Так он и сделал. Один взгляд на меня с Фрэнки на руках, когда мы оба были насквозь промокшими, хохочущими и опьяневшими от любви, и он взвалил свою сумку на плечо, пробурчал что-то про аэропорт и вышел. Я услышал, как под шинами его арендованного авто захрустел гравий, затем шум двигателя стих за звуками дождя. А потом я сорвал с Фрэнки одежду, поставил под горячий душ и опустился на колени, чтобы показать, как сильно я по ней скучал.
Фрэнки улыбается мне.
— Я чувствую себя виноватой, но даже лучше, что его здесь нет. Вы весьма шумный любовник, мистер Бергман.
Румянец заливает мои щёки, пока я сверлю её притворно сердитым взглядом.
— Думаю, вы хотели сказать «страстный», мисс Зеферино.
Её улыбка становится шире и лишь на мгновение прерывается остаточным кашлем, который звучит далеко не так страшно, как три недели назад.
Я провожу пальцем по ямочке на её щеке.
— Она мучила меня много месяцев, Франческа. Лет, если быть точнее.
— Моя ямочка? — она шлёпает ладонью по своей щеке и моему пальцу, выглядя смущённой. — Странно, что у меня их не две, да? Меня это всегда бесило, потому что мой мозг жаждет симметрии.
— Поэтому мне и нравится. Ты всегда такая аккуратная и точная. Но у тебя есть эта ямочка, которую я видел лишь при твоих редких улыбках. Даже если это несовершенство, мне это кажется красивым.
Её улыбка гаснет.
— Некоторые несовершенства не столь красивы, Рен.
— Да. Возможно, это так, — я провожу пальцами по её волосам. — Но если это твои несовершенства, то я люблю их. А ты любишь мои.
Она хватает меня за запястье, заставляя мою руку замереть.
— Мне надо это объяснить. Мне нужно, чтобы ты понял.
Гладя её щёку пальцами, пока она всё ещё держит моё запястье, я смотрю на неё сверху вниз.
— Я слушаю.
Фрэнки по возможности удерживает мой взгляд, но её глаза всё же скользят по моему телу, к огню, к моим губам и волосам.
— Несколько недель назад мой психолог кое-что мне сказала… и я много думала об этом.
Я жду её, слушая в тишине, если не считать потрескивания древесины в камине.
— Она сказала, что нельзя поверить в чью-то любовь к тебе, пока ты не считаешь, что ты её достоин, — тихо говорит
— Что ты имеешь в виду?
Она вздыхает.
— Иногда я правда чувствую себя циничной. Иногда я оптимистична. Я думаю, что в плохие дни, когда всё болит и всё кажется таким сложным, мне не кажется, что я заслуживаю любви. И я знаю, что это неправда, что мне дозволено испытывать трудности, и это не лишает меня любви… но это всё равно ощущается реальным.
Я прижимаю её к себе потеснее.
Фрэнки смотрит на меня, выглядя душераздирающе одинокой, обнажённой и омытой дождем, настороженной и полной надежды.
— Ты меня понимаешь? — спрашивает она.
— Думаю, да. Я не говорю, что это одно и то же, но это немного напоминает мне те моменты, когда я погружаюсь в старые настроения тех лет, когда надо мной издевались. Когда я говорил себе, что я никуда не вписываюсь, ничего не могу сделать нормально, и что я недостаточно хорош, потому что я не «нормальный парень».
— Что ты делаешь, когда такое случается?
— Иногда я звоню Райдеру и просто позволяю ему рассмешить меня. Иногда я перечитываю книгу, которая послужила бегством от всего мира в критический момент прошлого и помогла почувствовать себя менее одиноким. Но чаще всего я просто считаю минуты до тех пор, как вновь увижу тебя. Потому что ты, Фрэнки, всегда делаешь меня счастливым. Ты всегда помогаешь мне почувствовать, что я именно тот, кем я должен быть, и что всё хорошо.
Она шмыгает носом.
— Как? Я всегда была такой кислой.
Я смеюсь.
— Может, в этом и дело. Ты была самой доброй кислой ворчуньей из всех, кого я когда-либо встречал. Ты заботилась. Ты по меньшей мере уловила те части меня, что я пытался минимизировать. И те части, что делают меня странным, как будто на самом деле нравились тебе больше всего.
— Рен, — говорит она, накрывая мою щёку ладонью. — Ты правда странный.
Мы оба хохочем, а она гладит мою бороду и крадет беглый поцелуй.
— И я тоже. Но не все должны любить нас, только те люди, что имеют значение. Я говорила тебе это, но ты мне показал: будь собой и позволь тем, кому повезло любить тебя, любить тебя таким, какой ты есть.
Я обвиваю её руками, целую в волосы, в висок, в щёку. Мои губы находят уголок её рта, а Фрэнки запрокидывает голову, чтобы встретить мой поцелуй. Заведя руку за её спину, я прижимаю её к себе.
— Я люблю тебя, — я похлопываю её по попе и сжимаю. — Очень сильно.
Она улыбается мне.
— И мою попу ты любишь.
— Ну это справедливо. Ты же любишь мою.
Вздохнув, Фрэнки целует меня, задевает своим носом мой.
— Эта хижина такая уютная. Давай переедем сюда.
— Вот уж не думаю. Ты вообще не захочешь выходить из дома. Заложишь окна стопками книг и заставишь доставку еды возить тебе китайские блюда на квадроцикле.