Всегда вместе
Шрифт:
— Звонок через три минуты! — нервничал Толя Чернобородов.
— Эх вы… струсили! Давайте я! — крикнул Ойкин.
Тиня пригладил чолку и приоткрыл дверь учительской.
— Здравствуйте! — приветствовал он учителей.
По учительской прохаживался Геннадий Васильевич в огромных растоптанных катанках. Он, как всегда, был взъерошен и обсыпан мелом — белая мука на руках, в волосах, на пиджаке. Походит Геннадий Васильевич, остановится, пожует истерзанный мундштук папиросы и опять начинает свою бесконечную прогулку…
— Геннадий Васильевич, —
— Ты нынче дежурный?
— Я, — мужественно солгал Малыш.
Пока Геннадий Васильевич доставал из-за шкафа огромный деревянный циркуль, старенький, тоже деревянный, транспортир с облупившейся местами желтой краской, Тиня Ойкин глазом разведчика шарил по учительской.
Прежде всего он заметил Варвару Ивановну — учительницу литературы. Она стояла у печки и так пристально смотрела в окно, прямо на Поклонную гору, что Тиня не на шутку встревожился — не случилось ли чего на горе. Он изогнулся, чтобы тоже заглянуть в окно и проверить, но во-время спохватился. «Нервничает, — сочувственно подумал Ойкин. — Опять ее Захар и Митя расстроили».
Между тем дверь за спиной Малыша поскрипывала, кто-то за нею возился, кто-то шептал в самое ухо: «Где? Покажи! Да не висни, отодвинься!»
Внимание «разведчика» привлек новый учитель. Он стоял, опершись о крышку пианино, и беседовал с директором Платоном Сергеевичем. Учитель был среднего роста, худощавый, с зачесанными назад черными волосами. Он взглянул на Ойкина внимательными глазам и продолжал разговор. «Серьезный какой… Даст, однако, жару», подумал Тиня.
— Наша школа своеобразная, — говорил Платон Сергеевич. — Она как бы межрайонная. В северных районах, прилегающих к нашему, не везде имеются средние школы. На прииске Первомайском, например, только семилетка, в Озерках лишь в прошлом году появился восьмой класс. Вот и едут к нам ребята из северных поселков, а то и пешочком сквозь тайгу за триста-пятьсот километров идут — так сказать, в поход за средним образованием. У нас и интернат есть для северян.
Платон Сергеевич был на целую голову выше учителя. Он беспрестанно наклонялся к нему, а длинные его руки все время были в движении, будто директор не знал, что с ними делать.
Учитель слушал и кивал головой.
— Малыш! Скоро ты? — довольно громко шепнул из-за двери Борис. — Может, дать подзорную трубу?
За дверью засмеялись. Но Ойкин был невозмутим. Он находился на посту и продолжал наблюдение.
— Ну, вот и все. — Геннадий Васильевич нагрузил Малыша кипой тетрадей: — Унесешь?
— Мелок в циркуле надо бы сменить, — схитрил Тиня, чтобы выиграть еще несколько секунд.
— …После праздников и начнете, — вновь донесся голос Платона Сергеевича. — Расписание ломать нет смысла — осталось несколько дней. Устраивайтесь. Рудник посмотрите. На школьный вечер приходите. Рекомендую на уроках побывать… Успеваемость у нас хорошая, учителя опытные… Вы комсомолец?
— Да.
— Старый?
— Очень, — улыбнулся новый учитель. — Мне двадцать пять лет!
— Ну вот, хорошо! — все потирал руки Платон Сергеевич. — Мне, как коммунисту, подмога! Вы как, человек беспокойный?
— Кажется, да! — засмеялся учитель и провел рукой по своим чуть вьющимся волосам.
— Хорошо, — склонился к нему директор. — Замечательно! Я сам такой.
— Милок, возьми-ка мелок! — Геннадий Васильевич любит пошутить и побалагурить; он так неслышно подошел, что Ойкин вздрогнул. — Ну, нагляделся? Теперь иди.
— Ну что? Видал? Какой? — жаркий топот обдал Тиню, едва он выскочил из учительской.
Ойкин описал с точностью то, что «разведал», но ребятам было все мало:
— Откуда? Из какого города?
— Где остановился?
— Совсем приехал или на время?
— Что будет преподавать?
Долговязый Митя Владимирский прохаживался по коридору с Линдой Терновой и Сережей Бурдинским. Завидев Малыша, все трое подошли к окружившим его ребятам. Митя распахнул пиджак и засунул руки в карманы щегольских брюк:
— Папа уже распорядился квартиру приготовить. Возле продснаба.
Антон поддел Владимирского локтем и раздраженно бросил:
— Мите обязательно надо прихвастнуть!
— Своего нет, на папином выезжает, — заметил Трофим.
Митя, обидевшись, отошел.
— Как зовут-то, узнал? — поинтересовался Сережа.
— Поговорить удалось? — спросил Толя Чернобородов.
— Ага, — серьезно ответил Малыш. — Он сразу подошел ко мне, поздоровался за ручку и назвал по имени-отчеству.
Восхищенный ответом Малыша, Борис Зырянов хлопнул Толю по спине:
— Слышал, а? По имени и отчеству!
Один Захар ничего не спрашивал, он молчаливо разгружал Малыша: принимал у него тетради, циркуль, транспортир. Уже в классе Астафьев спросил у Кеши:
— Учитель у вас остановился?
— Да, отец привез его к себе. В ночь приехали. Я уже спал. Нашим понравился.
— А молчишь! — Зоя обернулась (она с Полей Бирюлиной сидела впереди): — Нехорошо, Кеша. Какой же ты скрытный!
Кеша скупо усмехнулся.
…Что-то скороговоркой спрашивала у Малыша Поля Бирюлина, что-то бесстрастно-язвительно говорил в затылок Мите Трофим Зубарев, а в класс уже входил Геннадий Васильевич, держа пол мышкой старую, завязанную черными тесемками папку с надписью: «Геометрия».
3. Первые дни
Нового учителя географии Андрея Аркадьевича Хромова пригласил к себе директор рудника Владимирский.
В просторном и светлом кабинете учителю прежде всего бросились в глаза минералы. Они лежали на полках за стеклянными дверцами шкафов; ими, вместо книг, была заполнена большая, чуть не в треть стены, этажерка; разноцветные камни поблескивали слюдой и белели прожилками кварца на подоконниках; на зеленом сукне двух столов, размещенных буквой «Т» (один — письменный; другой, с графином посредине, — для совещаний), переливались желтыми, черными, красными огоньками ребристые образцы.