Всегда живой
Шрифт:
Предыдущая была под номером «7» и располагалась на втором этаже кирпичной хрущевской пятиэтажки.
Когда они приехали в этот город, дом был чуть ли не первым в микрорайоне, вокруг располагались сплошные деревяшки, даже магазин был деревянным. Вскоре в округе стали появляться другие типовые пятиэтажки, дому стало нескучно.
Инициатором переезда в новую квартиру выступила мать, когда через дорогу наискосок стали строить две девятиэтажки с толстенными стенами и квартирами улучшенной планировки. К девятиэтажкам прилагался двухэтажный торговый комплекс с промтоварным и продовольственным магазинами.
С одной стороны, переезд
И вот, когда их хрущевка стала окружаться домами, где эта самая вода была, а они по-прежнему топили по субботам злосчастный титан, когда у всех в доме уже давно стояли электронагреватели – мать взбунтовалась. Какими способами она уговорила отца подать на улучшение условий проживания и добиться получения этой злосчастной квартиры, Марк не знал. Детали его тогда не интересовали, а поменять квартиру, видимо, было не так сложно, они ж не требовали увеличения площади, трехкомнатную полублагоустроенную меняли на чуть-чуть лучшую – трехкомнатную благоустроенную, просто в другом доме.
Хрущевка как хрущевка – узкие коридоры, маленькая прихожая, маленькие узкие комнаты, из которых изолирована была только одна, а зал и вторая спальня располагались паровозиком, то есть чтобы попасть в спальню, нужно было пройти через зал – проходную комнату. В новой же был широченный Т-образный коридор, на который были нанизаны комнаты, сначала восьмиметровая квадратная кухня – налево, потом, опять же налево, двадцатиметровый зал, на концах шляпки Т – спальни, на самой шляпке ванная комната и туалет. И главное – там не было Титана.
Может, не последнюю роль здесь сыграла и прописанная бабушка, которую мать вывезла из деревни, чтобы та пожила в городе, а ее младший брат, обзаведшийся семьей и начавший строить себе новый дом, почувствовал себя свободней. Через два десятка лет Марк вспоминал что-то такое, но за достоверность не мог поручиться. То ли бабка действительно была вывезена, чтобы облегчить жизнь дядьки, то ли чтобы получить новую квартиру, то ли все так совпало – вывезена и прописана, чтобы облегчить жизнь брата, а оказалось, что еще и помогла получить квартиру.
Ох, как баба Оля досаждала ему, ох, как он ее третировал. Была она старенькая, но бодрая, 1906 года рождения. То есть застала еще царя-батюшку и барыню и сумела окончить четыре класса церковно-приходской школы, то есть была грамотна, умела читать и писать. Сама она была из-под Тулы. Там у нее оставалось семь сестер, а она в двадцатых годах подалась по призыву советской власти поднимать сельское хозяйство в Алтайском крае. А сестры так и остались в деревне под Тулой. В 1980 году мать возила ее повидать сестер, и они после полувека разлуки…
Сама встреча в сознании Марка никак не запечатлелась, на такое он тогда не обращал внимания, его поразило и запомнилось другое: настоящий ездящий паровоз, который он увидел впервые, и отсутствие туалета во дворе, точнее, туалет был, но представлял он собой невысокую каменную стенку, за которую все и ходили. Это, конечно, было дико – конец двадцатого века, европейская часть России, а во дворе нет даже простого деревянного сортира. Третья вещь скорее не поразила, а огорчила. Случилось это в послеолимпийской Москве, где он впервые выпил «фанту» и «пепси» и где ему купили жвачку. Она стоила тогда пятьдесят или шестьдесят копеек, то есть была не такая и дешевая, ему приобрели штук пять упаковок, и все было бы хорошо, он удовлетворился бы и этим количеством, но на вокзале увидел мальчика с целым блоком жвачки, а потом другого, правда, с половиной. И тут он устроил истерику – я тоже хочу целый блок! Мать пыталась объяснить, что у них осталось мало денег, а ехать еще четыре дня – ни в какую, хочу целый блок, как у того мальчика, чем я хуже! Кажется, дулся на нее два дня.
Что ему сделала баба Оля? Да ничего такого. Куча детей живет с бабушками и дедушками – и ничего, никто не умер. Помнил ли этот десяти-двенадцатилетний паршивец, кто с ним нянчился до трех лет, кто его выходил, кто его спас, орущего день и ночь, посиневшего, решительно отказывающегося набирать положенный для младенца вес? Нет, конечно. Это был не он, с тем у него было только общее название – Марк, а больше ничего. Зато прекрасно понимал, кто отобрал у него комнату, раньше она была только его, а стала общая. Не-е-е-т, делиться он не хотел, но, будучи поставленным перед фактом, озлобился и затаился. Третировал ее по любому поводу: и потому, что как-то неправильно говорит, что-то неправильно делает. А еще после нее на крышке унитаза всегда оказывалась огромная желтая капля мочи. Вот и все, что от нее осталось…
Нет, конечно, не так, при чем здесь моча. Этому идиоту хоть кол на голове теши, он же ничего не понимает – после нее остался он. В конце концов, это мать его матери. И не верь тому математику-любителю, не решившему уравнение о себе, не нашедшему знак равенства, он просто не умел считать или вовсе решал не то уравнение. Даром, что с Сицилии, с родины Архимеда.
И не так уж все было мучительно, она жила наездами – год, два, а потом возвращалась в деревню, и у него были передышки. Можно же ему напомнить, если он забыл, подойти с цифрами, с фактами… Но нет, не будем, он снова разозлится, потому что виноват и мог себя вести по-другому. За давностью лет простим ему, да и к тому же – это действительно был не он. Это был совершено посторонний мальчик. Он, сегодняшний, за того не в ответе.
Как-то в выходной Марк лежал в ванной, мать с бабушкой были дома… а где, кстати, был отец? Ах да, он, кажется, предавался единственному своему хобби – рыбалке. Вдруг мать как что-то закричит, побежит, как затарабанит кулакам в дверь. Марк испугался и ничего не понял. Все неожиданно затихло, надо было быстро выскочить, вытереться, одеться и узнать, что стряслось. Марк решил не высовываться.
С бабушкой случился сердечный приступ, она стала задыхаться, хрипеть, валиться со стула, но все обошлось, мать засыпала ей в рот валидола.