Всего лишь скрипач

Андерсен Ганс Христиан

Птица прыгала вокруг Кристиана — казалось, она совсем не боится его — и поглядывала на мальчика своими умными глазами. Кристиан вспомнил о гнезде на крыше дома еврея, ему подумалось, что это тот самый аист, и дорогие сердцу воспоминания детства нахлынули на него. В голове промелькнули рассказы отца об этих удивительных птицах; но стоило ему попытаться подойти поближе, как аист отлетал на несколько шагов. «Ах, если бы можно было забраться аисту под крыло и улететь с ним в далекие края!» — часто говаривал отец, и никогда еще подобное чувство с такой силой не охватывало его сына, как в эту минуту. «Улетать хотя бы в Свеннборг к крестному», — подумал он, пересек, замечтавшись, поле и

луг, и тут аист гордо взмыл в вышину и полетел над лесом, а Кристиан, счастливый, каким давно уже себя не чувствовал, зашагал по дороге, ведущей в Свеннборг.

Лишь когда стемнело и мальчику захотелось есть, он вспомнил о доме и испугался, что так долго отсутствовал и что бросил гусей в поле. Будет уже совсем поздно, когда он вернется к матери и отчиму, и что они скажут? Кристиан остановился и заплакал: наверняка будут бить, а все из-за аиста.

Мальчик поручил себя Божьей воле и не стал поворачивать назад.

Становилось все темнее, вскоре не стало видно ни зги; тогда он взобрался на вал, внезапно выросший перед ним, прижался головой к стволу вербы, прочитал «Отче наш» и остался сидеть под деревом.

Вообще-то было часов девять вечера, никак не позднее. Кристиану показалось, что далеко-далеко между деревьями мелькает яркий свет; он слышал музыку, чудесные, нежные звуки долетали до его ушей, и он ловил их с таким благоговением, с каким блаженные души будут внимать гармоничным созвучиям на небесах. Норой ему казалось, что музыка льется из крон деревьев, порой — что из облаков на небе. А может быть, правду говорит предание, что лебеди поют, но только так высоко в небесах, что люди не могут их слышать? Может, сейчас их песни дошли до человеческого слуха? Облака заблестели, посветлело, все стало видно; всходила луна на ущербе, и ее неяркое сияние вызывало из тьмы кусты и деревья.

Кристиан забрел к усадьбе Глоруп и сидел на валу, ограждающем старинный парк. Музыка, которую он слышал, доносилась из главного здания, оттуда же исходил свет. Кристиана непреодолимо потянуло подойти ближе; он соскользнул вниз между кустами и очутился в парке.

Могучие старые деревья, тесно сплетясь ветвями, образовывали бесконечно длинную аллею; женская фигура из белого мрамора стояла, прикованная цепями к обломку скалы. Все, что Кристиан слышал, когда ему читали «Тысячу и одну ночь», о заколдованных садах и дворцах, казалось, превратилось в действительность в этом чудесном месте. А вдруг здесь ему помогут и он станет счастливым, как обычно становятся счастливыми герои сказок? Он прочитал вечернюю молитву и с богобоязненной надеждой подошел к статуе Андромеды, которая служила украшением парка. Разумеется, это была прекрасная принцесса, которую заколдовали и превратили в камень. Кристиан коснулся ее ноги — она была холодна как лед. В лунном свете ему показалось, что статуя взглянула на него с невыразимой скорбью.

Под сенью деревьев ни зги не было видно, и тем ярче выступали освещенные аллеи. На равном расстоянии друг от друга стояли каменные столбы, увенчанные массивными торсами. Они казались Кристиану карликами, охраняющими дорогу; точно такая же аллея с такими же столбами продолжалась по другую сторону озера с крутыми берегами, посреди которого находился небольшой островок, осыпанный пестрой осенней листвой, казавшейся в сумраке роскошными цветами. А в конце ее высилось главное здание, оно сияло огнями, подцвеченными пестрыми шторами, и оттуда лилась волшебная музыка. Аллея казалась бесконечной, и в этом, несомненно, тоже заключалось какое-то колдовство.

Наконец Кристиан очутился перед входом и при свете луны увидел исполинских каменных орлов, которые держали герб графов Мольтке; ему показалось, что это живые

стервятники, и он испугался, что сейчас они расправят огромные крылья, подлетят и заклюют его, но птицы не шевелились. Тогда он поднялся по широкой лестнице, увидел сверкающие звезды светильников, которые висели под потолком на фойе зеркал; красивые женщины легко, как мыльные пузыри, проплывали мимо; мужчины были в нарядных костюмах. Кристиан не решился войти в волшебный замок, он осмелился только упиваться звуками, и одно это вливало жизнь в истомившееся сердце.

На лестнице лежало нечто вроде шерстяного одеяла — подстилка для господских собак, чтобы им не было холодно и жестко на твердом камне; в нее завернулся Кристиан, его голова устало склонилась, и он заснул. Ветер посыпал спящего мальчика желтой листвой. Сон перенес его на какую-то иную землю, частью которой он стал. Губы его беззвучно шевелились во сне. Дитя бедности на лестнице в холодную ночь, не большего ли ты стоишь, чем мраморный шедевр? Бессмертный дух обитает в твоей груди.

Музыка умолкла, свет погас, во всем обширном имении стало тихо, но тем полнозвучнее были мелодии и ярче свет, заполонившие душу Кристиана; во сне он находился в роскошном зале, красота которого теперь стала живой красотой природы. Стенами были летние облака, порталом — чудесная радуга, а орлы ожили, забили большими черными крыльями, и с перьев посыпались звезды. Звучала музыка, и танцующие кружились в воздухе, словно лебединый пух, а когда Кристиан с портала посмотрел в парк, он разглядел вдали чудесные голубые горы, о которых рассказывал ему отец, и с них рука об руку спустились Наоми и Люция; они приблизились к замку, он помахал им, они были уже совсем близко — и тут Кристиан проснулся. Луна светила ему прямо в лицо, и в первое мгновение ему показалось, что это продолжение его сна.

Дул холодный ветер; мертвая тишина царила кругом. Кристиан замерз, он был одинок и заброшен, и эта явь быстро и отчетливо дошла до него. Он встал, сделал несколько шагов; в вымершем здании, в длинных, прямых, как стрела, аллеях с белыми статуями было что-то жуткое; зубы у Кристиана стучали. Чтобы укрыться от резкого ветра, он зашел в небольшую рощицу; здесь была ложбина, вернее, небольшой песчаный карьер, и он спустился туда. Вдруг перед ним выросла фигура крупного мужчины.

— Кто там? Чего тебе надо? — спросил грубый голос.

— Господи Иисусе! — выдохнул Кристиан, падая на колени.

— Ты ребенок? — спросил мужчина.

Кристиан сказал, кто он такой и как попал сюда совсем один, и тотчас же очутился в объятиях мужчины.

— Ты не узнаешь меня? — шепотом спросил тот. — Не узнаешь своего крестного? Только смотри, говори тихо, совсем тихо.

И Кристиан обрел дар речи. Он прижался к крестному и расцеловал его в щеки.

— Как ты весь оброс щетиной! — воскликнул мальчик.

— Но от этого я не превратился в волка, который съел Красную Шапочку и ее старую бабушку, — ответил крестный.

— Ну да, эту историю ты когда-то рассказывал мне. Как давно никто не рассказывал мне историй! Мою скрипку они продали, из нотной тетради Нильс сделал воздушного змея — но все это будет не важно, если только ты возьмешь меня жить к себе.

Крестный обнял его за шею, на свой лад приласкал и ответил, что отправляется в путешествие, потому-то они и встретились в таком месте и в такой час. Луна уже поднялась так высоко над верхушками деревьев, что хорошо освещала их обоих. Лицо у крестного было изжелта-бледное, борода и волосы давно не стрижены. Кристиан сидел у него на коленях и слушал историю, которую рассказывал крестный, как бывало прежде, но ему не приходило в голову, что норвежец рассказывает историю собственной жизни.