Всего лишь скрипач
Шрифт:
Незнакомец — гувернантка называла его господином графом — пребывал в таком же веселом расположении духа, как и бравый шкипер. Гувернантка взялась за уборку и в два счета навела почти домашний уют. На полке под потолком стояли две старых глиняных миски; она оттерла их снегом, и одна послужила подойником, а другая — кастрюлей. Пастух принес свежего молока, а в возке нашлась провизия, припасенная на дорогу, и две бутылки вина. Огонь весело потрескивал, в то время как стекло в окне дребезжало от ветра, а снаружи завывала буря и кружился снег.
Кристиан усердно помогал; он поплотнее укутал одеялом
Петер Вик, сидевший на корточках перед печкой, кивнул гувернантке, как старой знакомой.
— Вы теперь куда бодрее, чем когда в прошлый раз мы с вами вместе были на море, — заметил он, — и под нами была настоящая вода. Тогда, сударыня, вы выглядели гораздо несчастней, сейчас вам явно лучше. Вот уж никак не ожидал, что мы с вами так скоро встретимся на море!
— На суше мы тоже не так далеко друг от друга, — ответила она. — Ваша шхуна стоит под самыми нашими окнами, я часто видела вас по утрам на палубе, а по вечерам слышала вашу скрипку.
— Значит, в гавани мы соседи, — заключил Петер Вик.
— Так это вашу скрипку я слышал? — спросил граф. — Вы своеобразный музыкант. Похоже, вы играете не пьесы, а фантазии на их тему. Не раз я был вашим незримым слушателем.
— Да, скрипка действительно моя, — ответил Петер Вик, — по фантазиями я никогда не балуюсь. Играет вот этот паренек. Он не знает как следует ни одной музыкальной пьесы, потому и перескакивает с одного на другое. Получается, как я это называю, гуляш из объедков за всю неделю.
— Так это ты? — спросил граф и посмотрел на Кристиана с некоторым интересом. — У тебя есть талант. Тебе следовало выбрать музыкальное поприще, там, возможно, тебе бы улыбнулось счастье.
— Ну как же, непременно! — усмехнулся Петер Вик. — Но, видите ли, сударь, когда в доме ничего нет, кроме хлеба и соли, что толку рассуждать о том, какое жаркое вкуснее, говяжье или баранье.
И он рассказал, в своей обычной шутливой манере, каким образом мальчик попал к нему на шхуну.
— Так ты, оказывается, маленький авантюрист, — сказал граф, кивнув Кристиану с улыбкой.
Сердце у Кристиана забилось чаще под взглядом незнакомого знатного господина, но, хотя речь шла о нем самом, он не посмел выговорить ни слова. Ему очень хотелось, чтобы Наоми сказала: «Я тоже знаю его. Мы вместе играли», но она сидела молча, не отрывая от него своих черных глаз.
Они поели, по выражению Петера Вика, не менее роскошно, чем на пирушке в Михайлов день.
Солнце клонилось к закату, обрамляя края туч багрянцем. Море представляло весьма своеобразное зрелище. Если стоять лицом к Зеландии, вся белая поверхность льда, покрытая трещинами, расходящимися в самых разных направлениях, походила на контурную карту, где и реки, и горные хребты, и государственные границы изображены темными линиями; непрестанный треск, вкупе с легким движением, предвещал перемену, которая уже произошла с частью пролива, обращенной к Швеции: здесь покачивались огромные глыбы льда и ледяные поля, похожие на большие стеклянные плиты. Они громоздились друг на друга и вместе плыли по зеленой вздувшейся
Ближайшая ледяная кромка оторвалась от берега острова, ветер погнал ее в море.
— Смотрите, на ней зверек! — закричала Наоми.
Бедолага заяц в страхе стоял на самом краю льдины, как бы измеряя взглядом расстояние до берега, которое все увеличивалось. Льдина была его кораблем мертвых.
— Забавно будет посмотреть, как он прыгнет, — сказала Наоми. — До берега ему не достать.
Осознав наконец, что сама в безопасности, она улыбалась, как улыбаются испанки, глядя на бой быков.
В доме тем временем все было наилучшим образом подготовлено к ночлегу. Наоми и гувернантке отдали сиденья от возка, мужчинам же предоставлялось устраиваться кто как может. Пастух остался на дворе; усевшись в гуще своего стада и натянув шапку на уши, он заснул в тепле и уюте, как король, — во всяком случае, снилось ему то же, что фараону: тучные и тощие коровы. Когда граф вернулся с вечерней прогулки, все спали, кроме Кристиана, который сидел и подбрасывал торф в огонь.
— А ты не собираешься спать, мой мальчик? — спросил граф.
— Мне не спится, — ответил Кристиан, глядя на огненные картины, которые его фантазия рисовала ему в пламени.
Вот так горел дом, когда Наоми вынесли через окно, вот так охватило пламя тополь и гнездо аиста. Он помнил все, как будто это было вчера, а Наоми забыла! Она ни словом не обмолвилась о том, что они знакомы, а между тем они встречались глазами, как в ту пору, когда играли разноцветными лепестками. «Ты совсем не помнишь меня?» — чуть не сорвалось у него с языка, когда она пожелала ему спокойной ночи, но слова застыли на губах. И все же Наоми его узнала, и мысли ее, когда она засыпала, вертелись вокруг тех же событий, что и мысли Кристиана. Она хорошо помнила, как они вместе сидели на высокой ступеньке и как он принес ей большой лист щавеля и поцеловал ее в губы и щеки, но теперь он — всего лишь бедный-юнга.
Граф придвинулся к нему поближе.
— Значит, это ты играешь по вечерам в темной каюте? Что же ты больше любишь, море или музыку?
— Музыку! — ответил Кристиан, сверкнув глазами.
— Ну, если у тебя есть талант, а я думаю, что есть, то рано или поздно он пробьет себе дорогу. Не горюй, что ты беден. Бедное детство было у большинства великих артистов. Но и не возгордись, ежели паче чаяния когда-нибудь возвысишься до них. Если тысячи людей будут аплодировать тебе, у тебя может закружиться голова. И еще, — добавил граф уже более серьезно, — бедняку, чтобы возвыситься, нужен очень большой талант, и очень многому приходится учиться!
— Я буду делать все! — воскликнул Кристиан. — Все, что потребуется!
Разговор, казалось, забавлял господина графа; он рассказывал о выдающихся артистах, об их тяжелой судьбе, да и о том, сколь многие из них так и не узнали счастья и признания в своей земной жизни. Кристиан слушал, и ему мнилось, что его собственное будущее предстает перед его глазами в причудливых, но на диво реальных образах.
— О, сударь! — произнес он сдавленным голосом и не смог сдержать слез. — Я не знаю никого во всем городе, кто бы согласился мне помочь. Я хочу учиться музыке! О, я бы повторял про себя день и ночь то, чему бы меня учили.