Всего один поцелуй
Шрифт:
– Я всю жизнь дорожил твоей дружбой.
– Будь ты проклят, Куинн, – прошептала она. – Это была никакая не дружба.
Он побледнел. И впервые Джорджиана поняла, как он уязвим.
Она посмотрела в его обеспокоенные глаза:
– Я полюбила тебя с первого взгляда. Я пасла овец, а ты спустился с холма и улыбнулся, и я даже не заметила, как начался дождь. И… И потом все стало только хуже. Гораздо хуже.
Он заключил ее в объятия.
– Расскажи мне, – попросил он, – пожалуйста, расскажи
Она почувствовала его глубокий вздох.
– С каждым проходящим годом умирала часть моей надежды – надежды на твою любовь. Чем больше я пыталась тебя впечатлить, тем больше я в тебя влюблялась. Я знала, ты всегда будешь видеть во мне только глупую маленькую девочку, и все мои попытки бесполезны. Но, став старше, я поняла: Энтони чувствовал ко мне то же, что я – к тебе. Он видел, как я тебя люблю. Он страдал, ведь мое сердце принадлежало тебе. Я все поняла в день своего падения, когда сказала ему, что, хочу достать птенца сокола и подарить его тебе на день рождения, поскольку у тебя ловчих птиц не было.
– Что ты сказала? – хрипло переспросил он, отстранившись и глядя ей прямо в глаза.
– Птенец предназначался тебе. Энтони признался мне потом – ты говорил ему, что дерево ненадежно, но он собирался спасти меня, если я упаду. Он был прямо подо мной. Он думал, я полюблю его после этого. Знаю-знаю, – продолжала она, – глупые планы до безумия влюбленного четырнадцатилетнего мальчика. Но, видишь ли, я была так же влюблена в тебя. И я его простила.
Он с болью посмотрел на нее, и она погладила его по щеке:
– В чем дело?
– Я не так милосерден, как ты. Я никогда не простил ему того, что он сказал своему отцу, будто виноват я.
Она ответила ему ошеломленным взглядом:
– Нет. Пожалуйста, скажи мне…
– С этим покончено, Джорджиана, – перебил он и печально покачал головой. – Я говорю тебе это только потому, что между нами не должно быть больше секретов. И теперь я понимаю, почему он так поступил. Если он чувствовал себя так же, как я теперь, я понимаю его отчаяние, его жажду заполучить тебя.
Их разделяло всего несколько дюймов, и он бережно прижал к груди ее голову и осыпал поцелуями, пока Джорджиана не потеряла дар речи от переполнявших ее чувств. Она закрыла глаза и подняла голову, и наконец нашла его теплые губы своими. И вдруг она услышала приглушенный звук.
Чип-чиип-чииип.
Она резко отстранилась от него:
– Что это?
Куинн откинул полу плаща. Она увидела маленький комок белого пуха и крошечный черный глаз. Голодный глаз.
– О Боже, – выдохнула она, – где ты его нашел?
– Он твой. – Куинн снял плащ, и она увидела его изодранный сюртук. – Я достал его с той сосны, как знак мира. Я хочу извиниться за свои обвинения, Джорджиана.
Маленький хищник снова запищал.
– Он голоден, – прошептала Джорджиана.
– Нет. Я скормил ему, чуть ли не целую лошадь, прежде чем прийти сюда. – Он улыбнулся. В его взгляде была бесконечная любовь, и Джорджиана почувствовала, как ее подхватывает поток страсти. Ей захотелось тут же броситься в его объятия.
Однако он нагнулся и, устроив на скамье гнездо из своего плаща, посадил туда соколенка. Наблюдая за тем, как бережно и заботливо он обращается с беспомощным птенцом, Джорджиана поняла, что секрет магического обаяния Куинна заключается не в привлекательной внешности, не в чарующем аромате и не в бархатном голосе, а в бесконечном благородстве и щедрости его души.
– Он весь дрожит от нетерпения, – выпрямившись, сказал Куинн.
– Почему? – тихо спросила она.
– Ему хочется летать, – прошептал он ей на ухо. – И мне тоже. Иди ко мне, Джорджиана. Прошу тебя.
Боже, те самые слова, о которых она мечтала!
Не дожидаясь ответа, он наклонился и поцеловал ее, увлекая в водоворот страсти. Его губы дразнили ее губы, вымогая у нее поцелуй за поцелуем, и она уже не понимала, где кончается один поцелуй и начинается другой.
Она с наслаждением выпустила на свободу столько лет томившуюся в неволе любовь, а он принял ее с горячностью изголодавшегося мужчины и не остался в долгу. Он окутал ее собой, своим запахом, своими прикосновениями, вызывая в ней жгучее желание, утолить их взаимную жажду.
Его губы опустились к вырезу скромного серого платья, а ладони путешествовали по ее телу, словно он желал убедиться в том, что она здесь, с ним, и запечатлеть в памяти каждый изгиб ее фигуры.
Вскоре платье и все, что было под ним, упало к ее к ногам, и Куинн предъявил права на её нежную кожу. Его жаркие губы и теплые руки гладили, ласкали, нежили ее в исступленной потребности доставить ей удовольствие.
Внезапно он замер:
– Что это такое?
Над озером разносилось истошное мяуканье.
Собравшись с мыслями, Джорджиана наклонилась и, помогая ему избавиться от той одежды, что еще оставалась на нем, ответила:
– Твой кот.
– Мой – кто?
– Ты все прекрасно слышал. Когда ты покинул его, он оплакал каждый уголок в Трихэллоу.
Мы не спали по ночам от его надрывных воплей. – Она взъерошила его волосы. – Я привезла его к тебе в Пенроуз, чтобы он обрел счастье.
– Господи, хоть кто-то не боится во всеуслышание заявить о том, что чувствует. – Куинн слегка отстранился и улыбнулся Джорджиане так, как не улыбался со времен их юности. А потом поднес к губам ее руку. – Джорджиана, пообещай больше никогда не скрывать от меня свои чувства, свои желания, свои нужды.