Всех убить нельзя
Шрифт:
Николай Наседкин
Всех убить нельзя
Рассказ
1
Борис никак не может усмирить крестик оптического прицела: руки дрожат, дыхание - толчками, пот заливает глаза.
В окуляре мелькают странно близкие деревья, столбы, машины, люди. Но вот в прицел попадает светло-зелёная стена здания, проскальзывает красная вывеска с золотыми буквами "Администрация..." и, наконец, двери: массивные, солидные, обкомовские.
Громадным усилием воли Борис выравнивает дыхание, несколько раз, отложив винтовку, сжимает-разжимает пальцы правой руки, снова, уже твёрдо, уверенно, приникает
Все они, переговариваясь, гурьбой идут к машинам. Борис, стараясь делать это плавно, ведёт прицел за ними. Дыхание вот-вот опять сорвётся. У двух "Волг" группа останавливается. Прицел, поплясав, упирается в Вальяжного. Борис делает глубокий вдох, затаивает дыхание и - стреляет.
В момент выстрела прицел дёргается, и Борис видит, как хватается за плечо и резко сгибается человек рядом с Вальяжным. Чёрт! Борис стреляет ещё раз. И ещё. Бах! Бах! Бах!
После второго выстрела другой человек - опять не Вальяжный подпрыгивает и, схватившись за голову, падает навзничь. И только третья и четвертая пули попадают в цель. Вальяжный, выронив папку, сначала цапается за левую руку повыше локтя, потом дёргает головой, грузно падает на колени, утыкается лбом в асфальт, опрокидывается на бок.
Страшная паника. Вопли. Кто пригибается, прикрывает голову, кто в столбняке, кто бросается прочь.
Борис секунду смотрит поверх прицела, вскакивает. Один из группы, увидев его, тычет пальцем, кричит. На террасе-балконе десятого этажа жилого дома человек с винтовкой, видно, сразу бросается в глаза. Эх, надо было не вскакивать! Борис мчится вниз по лестнице - один пролёт, второй, третий... Вот и его, пятый, этаж. Такой же широкий переходный балкон-терраса. Тамбур. Коридор. Быстрее, быстрее! Еле-еле попадает ключом в один замок, в другой. Винтовка мешает. Дверь распахивается. Борис вбегает, захлопывает дверь, замки - на все обороты, накидывает цепочку, задвигает мощный засов. У-у-уф!
Он в изнеможении откидывается спиной на дверь, закашливается. Рядом с дверью, на стене - зеркало. Борис, утирая платком рот, видит своё болезненное, обтянутое синеватой кожей лицо с воспаленными глазами и глухо сам себе шепчет:
– Всё - конец!
* * *
Борис, встав на табурет в кухне, из глубины через открытую на лоджию дверь наблюдает, как во дворе подъёмная машина с гидравлической стрелой возносит в люльках двух милиционеров с автоматами. Поодаль, сдерживаемые оцеплением, толпятся, гудят зеваки. Два или три автоматчика - Борис знает держат под прицелом окна его квартиры.
Перед тем его целый час осаждали из коридора - звонили, кричали в мегафон, пытались выбить дверь. Сменили тактику лишь тогда, когда Борис саданул два раза из винтовки - два сквозных отверстия. И вот теперь - штурм со двора. Всё: или пан, или пропал. Нечего мандражировать! Все они сволочи!
Люльки уже вровень с лоджией. Менты, полусогнувшись, ждут, когда стрела приблизит их вплотную, вглядываются из-под шлемов в сумрак кухни.
Борис, вскинув к плечу приклад, мгновенно выцеливает одного из них в плечо, нервно дёргает собачку. Бах! Милиционер, взмахнув руками, откидывается и, кувыркнувшись через ограждение люльки, плавно и тяжёло летит вниз. В толпе - крик ужаса.
– Назад! Прочь! Прочь, я сказал! Убью-ю-у-у! Наза-а-ад!
– исступленно визжит Борис.
Оставшийся в живых автоматчик, скорчившись, машет отчаянно рукой: вниз! вниз! Стрела начинает опускаться.
Борис бежит к входной двери, всматривается в глазок. Оптика - немецкая, широкоугольная. Хорошо видны вооружённые люди справа и слева по стенке. Дверь у соседей напротив приоткрыта на цепочке, поблёскивает любопытный глаз.
Борис понимает: сопротивляться бесполезно. Но какая-то дикая, непреодолимая сила заставляет его упрямиться, беситься, корёжит ненавистью и бешенством: хрен вам, суки! Так просто не дамся!
Главное сделано: приговор полностью и целиком приведен в исполнение. Суд свершился. Терять теперь нечего. Только вот - Надя.
Что будет с Надей?..
2
Борис не сразу это понял.
То, что они с Надеждой никому не нужны. Что всё спущено на тормозах, всё шито-крыто. Что на их деле поставлен крест. Жирный, глумливый, похабный крест. Что его жена. Надежда, измызгана, растоптана, испоганена, а дочка не родившаяся, ещё только ожидаемая, убита, уничтожена - за просто так, за здорово живёшь.
Эх, надо было сразу решиться, не ходить, не унижаться перед жирными разъевшимися кабанами, перед их лизоблюдами.
В прокуратуре приторный, слащавый господинчик, прикладывая руки к груди, убеждал его:
– Поверьте, Борис... э... Сергеевич, и вы, и ваша супруга - вы глубоко ошибаетесь: не мог сын Евгения Петровича в этом участвовать. Вы же отлично знаете, милиция тщательно проверила: у него - неопровержимое алиби. Его вообще в тот день в городе не было. А настоящих преступников обязательно найдем. Потерпите.
Борис судорожно усмехнулся.
– Уж третий месяц ищете...
– Ну что ж, ну что ж, не всё сразу. Дело сложное.
– А я вам повторяю: жена подонка этого сразу узнала, как увидела. Она их всех троих в лицо запомнила. Это был он - точно.
– Ну, дорогой мой Борис Сергеевич, сказать всё можно, согласитесь. Вот найдётся, допустим, человек, который скажет: "Я точно видел, как Борис Сергеевич изнасиловал женщину". А?
– Ага. Собственную жену.
– Ну что ж, ну что ж, бывают и такие случаи - мужья жён собственных насилуют...
Борис побледнел, приподнялся.
– Вы что это говорите? Вы что, издеваетесь?
Он рванул ворот рубашки, задохнулся.
– Ну что вы, что вы!
– вскочил прилизанный, плеснул в стакан воды. Что вы! Простите уж - сами этот разговор завели. Успокойтесь...
Скотина!
* * *
В вестибюле казённого здания-дворца у входа - стол, за столом милиционер. Мент стоял насмерть, как перед бандой рецидивистов: низ-з-зя-а-а! Не положено! Не приёмный день! Борис, устав пререкаться со сторожевым псом в погонах, взял себя в руки, сел на второй стул у стены, жёстко предупредил: