Вселенная против Алекса Вудса
Шрифт:
Когда стало ясно, что я, скорее всего, оклемаюсь, многие из них присылали письма, адресованные мне или маме; мы сохранили их все. Как и сотни вырезок из газет. Теперь они подшиты в толстенный альбом, который я прочел от корки до корки по меньшей мере раз десять. Смешно: я знаю о том, что со мной случилось, но только с чужих слов. Случилось это со мной, а подробности происшествия я узнал последним на Земле. В субботу, 3 июля 2004 года, когда открыл глаза в окружной больнице Йовиля, — пропустив целый месяц жизни.
Очнувшись, я решил было, что попал в рай. Только в раю все могло быть настолько мучительно белым. Поэкспериментировав, я обнаружил, что даже после смерти у меня работают веки: я осторожно на полсекунды размыкал их и сразу зажмуривался, и делал так, пока глаза не привыкли немного к ослепительному загробному сиянию.
В школе нам рассказывали про рай, на церковных собраниях мы даже пели про него песни, но я как-то не особенно верил в то, что рай существует, пока сам не проснулся в нем. Мое религиозное воспитание нельзя назвать типичным. Мама, например, в рай не верила. Зато верила в мир невидимых душ, куда мы переселяемся после смерти и где продолжаем существовать как бы в другом измерении. Живые это измерение не видят и не осязают, но души все время шлют нам оттуда сообщения. Мама, кстати, неплохо зарабатывала на переводе этих сообщений. У нее было что-то вроде встроенной антенны, которая «улавливала» потусторонние сигналы, не слышные остальным. Примерно как радио, только большинство людей не могут на этой частоте «поймать» ничего, кроме белого шума.
Так вот, я был уверен, что попал в рай, а не просто в иной мир. Дальнейшее подтверждение этой теории я наблюдал сквозь полуопущенные ресницы: мне явились два ангела, светлый и темный, в бирюзовых одеждах. Они парили по обе стороны от меня, но я не мог понять, что они делают, и захотел с этим разобраться. Преодолевая резь, я открыл глаза и попытался осмотреться. В тот же миг светлый ангел отпрянул прочь с пронзительным визгом. Затем я почувствовал толчок, и меня повело куда-то в сторону — неизвестно, по чьей воле и каким образом. Я опять крепко зажмурился.
— О черт! — изрек светлый ангел. — Черт!
Тут я осознал, что у меня есть левая рука, потому что светлый ангел зачем-то в нее вцепился.
— Что случилось? — вопросил темный ангел.
— Ты что, не видел? Кажется, он проснулся… Черт!
— Откуда кровь?
— Катетер выскочил!
— Что значит выскочил?!
— Блин, да я с перепугу! Я не нарочно!
— Заляпала всю простыню…
— Сама вижу! Ладно, не страшно. Зови Пателя, только по-быстрому. Я пока пережму вену.
Послышались удаляющиеся шаги, а через какое-то время ко мне обратился мужской голос. Низкий, спокойный и уверенный.
— Алекс? — позвал голос.
— Господь? — спросил я.
— Н-не совсем. Меня зовут доктор Патель. Ты хорошо меня слышишь?
— Да.
— Можешь открыть глаза?
— Больно, — признался я.
— Тогда пока не надо, — сказал доктор Патель и поло жил мне руку на лоб. — Как ты себя чувствуешь?
— Не знаю.
— Ладно. Главное — не волнуйся. Сестра Джексон по шла за твоей мамой, они скоро вернутся.
— Мама?..
До меня начало доходить, что здесь, возможно, все-таки не рай, и я решил уточнить:
— Где я?
— В больнице. Уже тринадцать дней.
— То есть почти две недели, — сообразил я.
— Совершенно верно, — подтвердил доктор Патель.
— А почему я здесь?
— С тобой произошел несчастный случай. Но волноваться не стоит.
Я помялся.
— Это приключилось в зоопарке? Последовала долгая пауза.
— В каком зоопарке?
— Ну, в зоопарке.
— Алекс, ты еще не совсем оправился… Твоей памяти нужно время, чтобы восстановиться. Давай ты сейчас ответишь на несколько вопросов, а потом отдохнешь. Например: можешь сказать, как тебя зовут?
— Могу, — ответил я. Странный какой-то вопрос.
— Тогда назови, пожалуйста, свое полное имя.
— Меня зовут Александр Морган Вудс.
— Превосходно. А как зовут твою маму?
— Ровена Вудс.
— Отлично! Замечательно! — торжественно произнес доктор Патель.
— Она гадает людям на таро, — добавил я.
— Когда твой день рождения, Алекс?
— Только в сентябре, — сказал я. — Я что, умру раньше?
— Нет, — рассмеялся доктор Патель, а сестра-ангел пожала мне руку. — Ты вовсе не умираешь, Алекс.
Тут я услышал громкие торопливые шаги. Шаги приближались, раздался странный вскрик и много всхлипываний. Я и с закрытыми глазами понял, что это мама. Сестра-ангел отпустила мою руку, и сразу же кто-то повернул мне голову набок, и мое лицо защекотали кудряшки.
— Миссис Вудс, не надо!.. — сказал доктор Патель.
Но мама продолжала рыдать. Я почувствовал на щеках ее теплые слезы.
— Миссис Вудс, прошу вас, осторожнее, там швы!
Мама, видно, решила в ближайшие сутки не отпускать меня от себя. Я так и заснул в ее объятиях.
Вскоре я узнал, что голова у меня забинтована по кругу, от уха до уха, а из-под под бинтов пробивается такой «ежик», немного колючий. Волос почти не осталось.
— Перед операцией тебя пришлось побрить, — объяснил доктор Патель. — Так всегда делают.
— А мне делали операцию? — оживился я.
— О да, — ответил доктор Патель, как мне показалось, с гордостью. — Тебя забрали в операционную прямо с порога. Целая бригада хирургов латала тебя четыре часа. У тебя трещина над правым ухом. Череп расколот, как яйцо.
— Ух ты, — обалдел я. — Прям как яйцо?
— Как яйцо, — повторил доктор Патель.
— Доктор! — вмешалась мама. — Что за сравнения! Лекс, а ну-ка прекрати.
— А мозги было видно? — не успокаивался я.
— Наверняка, — совершенно серьезно ответил доктор Патель. — Как только откачали жидкость и убрали крошку, облепившую рану…