Вселенский неудачник
Шрифт:
«Роботы вконец обнаглели – законы робототехники для них ничего не значат».
«Очаги сопротивления роботов подавлены».
«Три робота, напав из-за угла, развинтили бедную старушку».
«Новый ресторан «У Ибрагима»: хорошим людям добро пожаловать!»
«Человек – это звучит гордо. Робот – это звучит тошнотворно», – с этих слов известный писатель Р. Железняцкий начал свое выступление в концертном зале».
Удивленный однотипностью заголовков, я стал читать статью со вполне нейтральным названием «Мечта матери», но и здесь натолкнулся на то же самое: «Я спокойно вздохну только тогда, когда последний робот
Открыв еженедельник на последней странице, где обычно печатаются любовные истории для домохозяек, я прочитал следующее: «Жан-Поль сдавил трепетно вибрирующую Артемиду в своих объятиях и поцеловал ее: их рты страстно звякнули».
– Зациклились тут все на роботах, что ли? Видно, у них это больной вопрос! – воскликнул я в сердцах, отшвыривая газету.
– Полностью с вами согласна, молодой человек. Больнее вопроса нет. Роботы – бич планеты, мерзкие, аморальные твари! Супруний открыл нам на них глаза, объяснив ясно и доступно, что они собой представляют. Нарушить закон для них ничего не стоит! – послышался скрипучий голос позади.
Я оглянулся и увидел старую роботессу, настолько дряхлую, что вся она была подвязана веревочками и скреплена пружинками. Роботесса опиралась на палку, а на нос ее была водружена оправа очков с выдавленными стеклами.
Вид у старухи был вполне миролюбивый, не такой, как у бармена, и я наивно задал ей вопрос, который меня давно занимал: почему на планете не видно людей? Очевидно, дело тут в радиации или солнечной активности и они все сидят в убежищах?
Старуха поправила на носу очки и удивленно уставилась на меня.
– Странный вы, молодой человек. Как вам не стыдно говорить такое? Людей, видите ли, у нас нет! Да вон их сколько, один другого лучше! А роботы дрянь! Сама бы им всем головы поотрывала, своими руками!
Я хотя и усомнился в том, что руки у старухи достаточно сильные, чтобы, выполнив угрозу, оторвать голову хотя бы одному матерому роботу, однако удивился столь высокой критичности по отношению к собственному племени.
– Ну что вы! – сказал я умиротворяюще. – Разве все роботы могут быть такими уж плохими? Все-таки что ни говори, а это изобретение полезное. Вот вы, например, сразу видно, что хороший робот.
Но вместо того чтобы почувствовать себя польщенной, старуха издала высокий визжащий звук, огрела меня клюкой и, цепко схватив за руку, задребезжала на всю улицу:
– Хам, мерзавец! Чтоб у тебя датчики полопались! Обозвать меня, почтенную женщину, роботом! Хватайте его, люди добрые!
Видя, что старуха заносит клюку, чтобы ударить меня по лицу, я изо всей силы толкнул ее, вырвался и помчался по улице. Убегая, я краем глаза успел заметить, что старуха упала и рассыпалась на части.
– Женщину убили! Хватай его! Вон он бежит! – понеслись мне вслед крики.
Со всех сторон, выскакивая из кафе и закусочных, мчались роботы. Один из них схватил меня за плечо, но я вырвался, пнув его ногой в коленный шарнир. При этом с моей головы соскочил скафандровый шлем, отличный шлем с затемненным лицевым стеклом, которым я обзавелся совсем недавно. Я поспешно наклонился, поднимая его, и свет от фонаря упал на мое лицо.
На мгновение роботы оцепенели, а потом один из них крикнул,
– Смотрите, у него волосы! Это робот! Робот-убийца! Держи его!
Я метнулся в неосвещенный переулок и бросился петлять между домами, выбирая арки потемнее. Оторвавшись от погони, я перемахнул через край мусорного контейнера. Пустой бак казался безопасным убежищем, был смысл отсидеться в нем до рассвета. Я ломал голову, стремясь осмыслить происходящее. Было абсолютно непонятно, почему роботы так обнаглели. И куда подевались люди? Найти ответ помогла случайность. Какое-то время спустя кто-то вывалил мне на голову ведро с мусором, среди которого оказался и скомканный, пропитанный машинным маслом журнал трехлетней давности. Кое-как я развернул его и при свете встроенного в шлем фонарика стал рассматривать.
На обложке был огромный портрет одутловатого человека с выпученными глазами, делавшими его похожим на жабу. Подпись под портретом гласила: «Великий Супруний приветствует народ Феррарума!»
Отбросив журнал, я продолжал рыться в мусоре, периодически сыпавшемся сверху, и вскоре мне удалось обнаружить газету, выпущенную четыре года назад. Эта газета была абсолютно нормальной, роботы в ней практически не упоминались, а состояла она в основном из местных политических дрязг, сплетен из жизни звезд и светской хроники. Лишь на одной из последних страниц, где обычно печатаются деловые новости, я прочитал набранное мелким шрифтом сообщение:
«В связи с неблагоприятным климатом, отрицательно влияющим на магнитную память механизмов, на Ферраруме будет производиться массовое перепрограммирование роботов. Просим направлять ваших роботов в специально оборудованные пункты в период с 5 по 15 мая. Ответственным за перепрограммирование назначен инженер А. В. Супрун».
Крошечное фото под заметкой порядком размокло, однако я все же сумел рассмотреть одутловатого человека, уже виденного мной прежде на обложке журнала.
Внезапно все стало ясно. Инженер Супрун – он же Великий Супруний – безобразный, как жаба, и едва ли любимый хотя бы одной женщиной, был, что вероятнее всего, человеконенавистником и, когда представилась возможность, так запрограммировал роботов, что они признали его своим вождем. Одного я не мог понять: как Супруну удалось перехитрить законы робототехники, незыблемо существующие даже не в памяти, а в самом электронном биосе роботов, вмешательство в который конструктивно привело бы к немедленному самоуничтожению механизма?
Но, ломая голову над этим вопросом, я вспомнил, что все роботы на Ферраруме упорно мнят себя людьми, и мне стало ясно, какое гениально простое решение нашел Супрун! Он не стал залезать в компьютерный биос и менять в нем настройки. Все, что ему понадобилось, это лексически переставить местами понятия «человек» и «робот», с тем чтобы, считая себя людьми, роботы автоматически отказались от всех ограничивающих их законов. Одновременно они переняли весь букет людских привычек и недостатков, среди которых всегда было и известное недоверие к механизмам. Как следствие, многочисленные запреты, наложенные прежде на роботов, теперь переадресовались людям. Спохватившись, люди попытались что-то изменить, возможно, в ход пошли даже бластеры и ломы, но было уже поздно: численность роботов в таком промышленном мире, как Феррарум, наверняка в несколько раз превышала численность людей.