Всем сестрам… (сборник)
Шрифт:
Работал Сергей в городской больнице и крутил роман с замужней медсестрой. Вера его слушала и головой качала:
– Жениться тебе надо, а не с замужней путаться. Вон сколько девчонок хороших, а ты?
– Я люблю женщин солидных и умных, – смеялся он. – А с девчонками мне неинтересно.
В свою замужнюю медсестру был влюблен не на шутку, просил уйти от мужа, а та все отмахивалась: отстань, мне и так хорошо.
Он ей ультиматум, а она: раз так, так и иди к черту.
В общем, нашла коса на камень. Он, бедолага, страдал, Вере плакался. Она его и пожалела. Пожалела одну ночь, вторую – так у них и поехало. Вера дурой
Денег за постой теперь у него не брала, неудобно как-то. Рука тем временем зажила, и в апреле Вера вышла на работу.
История с постояльцем как-то постепенно сошла на нет. Сначала он приходить к ней стал реже, говорил, что устал на дежурстве, потом и вовсе перестал. Вера на него не обижалась, и за то, что было, спасибо. Помог в трудную минуту, ухаживал, душу отогрел – и то хорошо. Ведь к хорошему Вера была непривычная.
Деньги, кстати, он теперь подкладывал на кухонную полочку. Тихо, без слов. Вера их сначала не трогала, а потом стала брать. Видела, что жилец переменился: глаз горит, брюки наглаживает, по вечерам торопится, убегает. Все поняла.
А потом он ее на разговор вызвал. Смущался, правда, страшно. Краснел, запинался:
– Вера Григорьевна, я жениться собираюсь – уж не обессудьте. Так вот получилось. Вам за все спасибо, вы – хороший человек. Но буду я подыскивать другое жилье. Невеста моя в положении, жилплощади у нее нет, там семья большая, братья, сестры, племянники. Так что надо нам семью строить на своих, так сказать, метрах, в смысле на съемных. Комната у вас хорошая, светлая, денег вы берете немного, хозяйка вы не вредная. Но неудобно как-то, сами понимаете, – он опять покраснел и запнулся. – И ребеночек вам мешать будет, да и две хозяйки на кухне… В общем, что говорить! Съеду я от вас, как только комнату подыщу.
Вера сидела молча, опустив голову, и теребила бахрому у скатерти. Они оба долго молчали. А потом Вера сказала, вздохнув:
– Не надо никакой другой комнаты, Сережа. Здесь ты привык, да и до работы тебе пешком. И вон двор какой хороший с малышом гулять. Да и я чем смогу помогу. Я ведь одна на свете, Сережа, никого у меня нет. А так будет семья. И денег мне платить не надо – я ведь хорошо зарабатываю.
Вера замолчала, боясь поднять на Сергея глаза. Молчал и Сергей.
– Ну а буду мешать вам – так съедете, вы же вольные люди, – засмеялась Вера. – Да и с женой твоей я общий язык найду. Уверена, что найду. Что вам по чужим углам мотаться, да еще с ребеночком? А мне только радость, Сережа! Поверь, только радость. Ты ведь мне не чужой.
Вера смутилась и отвернулась к окну. Сергей порывисто встал и вышел с кухни. Вера всю ночь не спала: боялась, что он передумает и она опять останется одна. Ведь они стали почти как родственники, привыкли друг к другу, ни разу не поругались.
Вечером того же дня Сергей принес букет гвоздик и торт. И еще красивый платок – на синем фоне красные розы.
– А что девушку свою не привел? – удивилась Вера.
Девушку свою он привел через два дня – с чемоданом и стопкой книг. Девушка была хорошенькая, черноглазая, курносая, с толстой косой до пояса. Звали ее Олей.
Вечерами, если Сергей был на дежурстве, Вера прогуливала беременную Олю по парку. Потом пили чай с печеньем, Вера терла Оле яблоко с морковью и вязала будущему малышу носочки и варежки. По воскресеньям Вера пекла пироги и накрывала стол белой скатертью. Присмотрела в «Детском мире» коляску. Только не знала, какую брать – синюю или красную. Решила подождать.
Со смены торопилась домой. Надо было прибрать и сготовить ужин – теперь у нее была семья. А что может быть важнее? Ведь она, как никто, знала, какое страшное дело – одиночество, не приведи бог!
Жизнь впервые была наполнена смыслом, Вера была счастлива.
И еще она ходила в церковь и долго просила бога, чтобы ничего в ее жизни не переменилось.
Самая счастливая
Часам к восьми все уже здорово напились. Лилька спала на ковре у батареи в позе эмбриона, всхлипывая и похрюкивая.
Светка выдернула Маргошу из кресла. Маргоша вяло вырывалась, а Светка танцевала. Танцевала она всегда прекрасно. Светка не обращала внимания на Маргошу, извивалась всем своим длинным и прекрасным телом – сама по себе или, точнее, сама с собой. Маргоша неловко покачивалась и кружилась.
Вика сидела в кресле и курила сигару. Светка скинула туфли, затем юбку и чулки и продолжала извиваться в трусиках и лифчике. Она подтягивала Маргошу к себе, крепко прижимала и отбрасывала. Маргоша по-дурацки хихикала. Потом Светка скинула лифчик и крепко прижала Маргошу к груди. Маргоша откинула голову, а Светка стала целовать ее в губы – долгим тягучим поцелуем. Потом взяла Маргошу за плечи, развернула и подтолкнула к двери спальни. Маргоша разразилась бездумным хохотом. Они зашли в спальню, и Светка громко хлопнула дверью.
Вика плеснула в стакан коньяку. Из-за двери доносились всхлипы и постанывания. Вика встала, подошла к спальне и тихонько заглянула: на широкой супружеской, ничем не оскверненной Лилькиной кровати Светка терзала маленькую, почти детскую Маргошину грудь. Она обернулась и хрипло сказала Вике:
– Уйди.
Вика пошла на кухню и попыталась найти кофе. На полке стоял только растворимый, да и то из самых дешевых. Вика брезгливо поставила банку на место. Не зажигая света, села на шаткую кухонную табуретку и стала смотреть, как за окном в свете фонаря медленно кружатся крупные хлопья снега. Музыка оборвалась, и стали отчетливее слышны звуки из спальни.
Вика вышла в коридор, накинула куртку, надела сапоги и вышла из квартиры. На улице она остановилась – подышать. Было влажно и пахло приближающейся весной – начало марта. Сугробы, темные от грязи, осели и покрылись коркой черного, острого льда.
Вика села на мокрую скамейку – ноги совсем не шли, и закурила.
«Бедная Лилька, – подумала она. – Самая талантливая из всех нас. Гнесинка, консерватория – и нате вам, учительница музыки. Учеников море – ничего не успевает, хочет заработать все деньги. Раз в полгода лечит в клинике невроз. Лет пять. Сидит на антидепрессантах. Мужа зовет Володенька, а этот Володенька – сволочь та еще, не придумано такого слова, чтобы его обозвать. Забирает у Лильки все до копейки, выдает на помаду и трусы (сам при этом зарабатывает, понятное дело, крохи). Вяжет из старых Лилькиных колготок косами мочалки, заставляет мыться только ими. Заварку не меняет по три дня. В магазин ходит сам – Лильке не доверяет. Колбасу жрет ту, что собакам покупают, и то не всем. Детей не заводит из экономии, чтоб не тратиться. А эта дурра Лилька… да что говорить…