Всем смертям назло
Шрифт:
— Лю-у-у-у-ди-и-и! — Крик застревает в мозгу. — Ы-ы-ы — прорывается к горлу и задыхается там судорогой.
«Надо подтянуться!» Руки не опускались. Спирали резко выпрямились, слились в дрожащую нить. В мозгу что-то взорвалось, закружилось в вихре. A-а-а! — закричал вихрь. Погас свет. Нить перестала дрожать. «Там же шесть тысяч вольт!»
— Помоги-и-и-те-е-е! — В горле хрипит, не хватает воздуха. «Где-то рядом телефон».
Сергей встает, делает несколько шагов вперед и падает лицом вниз, в жидкую холодную грязь.
«Надо встать, встать, встать… — командует он и
Сергей поднимается на коленях, проползает несколько метров и падает мокрым телом на голубую змею огня.
Его нашли проходчики. Он лежал на кабеле метрах в десяти от трансформаторной камеры, тихо стонал и просил пить. Глаза Сергея были широко раскрыты и удивленно смотрели вверх. На правой ноге горел резиновый сапог. Когда его попытались снять, Сергей вскрикнул и закрыл глаза.
— Пить!
У Коли Гончарова дрожит рука, и вода из фляжки льется на подбородок, на щеки, стекает за шею, оставляя на лице белые полосы.
— Ребята, я жив? — Сергей поднимает голову и тут же роняет ее. — Пить…
— Сережа, потерпи, может, нельзя много воды… — В голосе Николая мольба, просьба, жалость.
Удары по колоколу, торопливые, тревожные. Машинист шахтного подъема настораживается и крепче усаживается в кресле.
…Шесть, семь, нет, он не ошибся. На световом табло загорается цифра 7. Она зажигается редко и, может, поэтому кажется чужой и страшной. Семерка требует: «Самый осторожный подъем, машинист, в клети раненый шахтер…»
Шахтная клеть зависает на тросе и плавно ползет вверх. Набегающая струя воздуха шепеляво свистит в железном козырьке клети, врывается внутрь и брызжет мелкими каплями дождя. Капли пахнут весной и пылью околоствольного двора. Коля Гончаров стоит на коленях и осторожно поддерживает голову друга.
Сергей открывает глаза и смотрит на склоненные к нему лица.
«Почему они молчат? Что случилось? Неужели это явь? Там же шесть тысяч вольт. Если не сон, то я мертв. Разбудите же меня!» Сергей пытается приподнять руки и морщится от боли. На мгновение к нему возвращается ясное сознание. «Неужели со мной?..» По телу пополз страх, сердце сжалось и вдруг упало. «Молчат…»
Когда в шахту приходит беда, шахтеры угрюмы и молчаливы.
Клеть остановилась у приемной площадки. Яркий весенний свет слепит глаза, давит в уши, щекочет в носу. В открытую дверь Сергей видит машину с красным крестом на боку. Крест, как огромный паук, неуклюже ворочается, тянет беспалые красные лапы к лицу и хрипло скрипит: «По-о-пал-ся-а-а…»
— Чга-чга-чга… — визгливым скрежетом хохочет вверху.
Сергею хочется сделаться маленьким-маленьким и убежать, спрятаться от красного паука и страшного металлического хохота.
Паук схватил за руки, больно придавил глаза, бешено завертелся сплошным красным колесом.
— Петров, Петров! — донеслось откуда-то издалека, и колесо стало черным.
— Какой молодец!.. Отключил!.. На верную смерть шел… Руки, руки… осторожней… — Голоса слились и потонули в красно-черном тумане.
Шофер «скорой помощи» резко хлопает дверью, бегом направляясь в кабину. Машина срывается с места и мчится от шахты через поселок по хрупким весенним лужам, брызгаясь мокрым снегом, прозрачной талой водой.
Девчушка в распахнутом пальто по-прежнему стоит на дороге и смотрит в небо. Машина с красным крестом гудит, и девчушка, посторонившись, смотрит ей вслед: в глазах у нее возникает встревоженность, а губы еще продолжают улыбаться…
В небе звенит жаворонок. Лужи раздаются по сторонам я после долго волнуются разбитыми осколками солнца.
На чистом бланке истории болезни несколько строк: «Петров Сергей. Электроожог 4 — 5-й степеней обеих верхних конечностей и правой стопы. Доставлен каретой „скорой помощи“ в глубоком шоке».
Срочно созванный консилиум заседал недолго.
— Надежды мало. Положение больного почти безнадежное… Смерть может наступить каждую секунду. Это чудо, что после поражения током в шесть тысяч вольт человек жив. Наш долг — сделать все от нас зависящее… — Главный врач больницы отодвинул бланк истории болезни и тихо добавил: — Будем надеяться… Лечащим врачом назначаю Валерия Ивановича Горюнова.
Весть о несчастье поползла по палатам. Сделались сосредоточенно-суровыми лица больных, словно все они нечаянно заглянули в пропасть и она грозно, гипнотически поманила их.
За окном капелью звенела весна, обиженно стучала по окну голой веткой сирени, будто хотела сказать: «Что же вы, люди, забыли обо мне?»
А людям стало не до весны…
4
Таня стоит у окна и смотрит, смотрит…
Цепочка людей, растянувшаяся от шахты до поселка, заметно редеет и через несколько минут совсем обрывается. На руке тикают часы. Таня сердится:
«Опять, у Сергея какое-нибудь заседание!»
На дороге появилась группа людей. Шли, размахивая руками. — вероятно, сварили. Тане показалось, что среди них Сергей. Рассмотрела лучше и рассердилась еще больше: Сергея нет. Люди прошли, и дорога опять опустела.
Из окна квартиры виден террикон. По нему вверх медленно ползет вагонетка. Доезжает до вершины, останавливается на миг и перевертывается ввepx дном. Из вагонетки высыпаются крупные куски породы, катятся вниз и плюхаются в лужу, разлившуюся у основания террикона. Летят брызги, а вагонетка торопится вниз, за новой партией камня.
Сергей дебит смотреть на террикон и эту, как он ее называет, «трудягу-вагонетку». Таня улыбнулась. Вспомнила, как однажды зимой у мужа неожиданно испортилось настроение. Она волновалась, думала — неприятности на работе. А когда утихла вьюга, Сергей подошел к окну и рассмеялся, вагонетку свою увидел. Потом, посерьезнев, сказал: «Кажется, ничего нет примечательного. Гора изломанных камней — и все… Л вдумаешься… Это же сама жизнь! Мудрая, интересная и вечно живая. Прошли миллионы лет. Миллионы!.. Из питекантропа труд сделал умнейшее на земле существо. Миллионы лет… И как мизерно коротка наша жизнь в этой вечности. Одно мгновение… А у вас вчера целый час не работала лава из-за нерасторопности одного шалопая. Вот и войдет этот час пустым местом в вечность. Обидно!»