Всемирная библиотека. Non-Fiction. Избранное

Борхес Хорхе Луис

Блестящая дискуссия между Ньюменом и Арнольдом (1861–1862), более значительная сама по себе, чем ее участники, четко выявила два основных способа перевода. Ньюмен обосновал буквализм, сохранение всех словесных особенностей; Арнольд – решительное устранение деталей, тормозящих или затрудняющих чтение, подчинение Гомера, в каждой строке отклоняющегося от нормы, Гомеру сущностному или общепринятому, сотворенному из идеологической и синтаксической простоты, Гомеру динамическому и возвышенному. Первый способ доставляет удовольствие тем, что не перестает удивлять даже в мелочах, второй способ – своей единообразностью и основательностью.

Перехожу к рассмотрению нескольких судеб одного и того же гомеровского текста. Меня интересуют факты, сообщенные Одиссеем призраку Ахилесса на берегах киммерийцев, в царстве тьмы (песнь XI). Рассказывается о Неоптолеме, сыне Ахиллеса. Буквалист Бакли передает эту историю так:

Город Приамов разграбили мы, и отправился после,Долю свою получив и дарами упившись своими,В край он родимый на судне своем, не пронзенный стрелою,В жарком бою невредимый, что редко бывает в сраженьи,Коли на поле кровавом лишь Марс обезумевший властен [58] .

58

Здесь и далее, если переводчик не указан, стихи даются в переводе Б. Ковалева.

Вот буквалистская, но несколько архаизированная версия Бутчера и Лэнга:

Град неприступный Приама разграбив, с добычею дивнойНа корабле он отправился в море. Копье миновалоВоина славного, не был он ранен в бою рукопашном:Много опасностей войны готовят, поскольку АресаГнев безрассудный предела не знает вовеки.

Перевод Уильяма Коупера 1791 года:

И наконец, разграбив дивный крайПриамов, он отплыл, богат дарами,Не раненный ни дротом, ни копьем,Хоть на войне безумствующий МарсНередко славных воинов пронзает.

Перевод 1725 года принадлежит Поупу:

Божественный венец во славу бояВозложен на щиты – дымится Троя,Но скорбь сменил воитель на отраду,Зане дары несет ему Эллада.Велик во славе, он, непобежденный,Ни дротом, ни стрелой не пораженный,Плывет домой, покуда миновалаЕго игра коварного металла.

Версия Чапмена, 1614-й:

И, опустев, пал город разоренный,А воин поднялся на дивный челн,Что разными сокровищами полн,Не тронут ни стрелами, ни мечом,Хоть воин славный и просил о том,Поскольку раны – милости войны,Но не были они ему даны:В бою отважном ран слепая лихость —Лишь Марса обезумевшего прихоть.

Наконец, версия Батлера 1900 года: «Едва мы разграбили Приамов город, он погрузил на корабль свою весомую долю добычи и (такова военная удача) отправился домой без единой раны, ибо ярость Марса – лишь дело случая».

Две первые – буквалистские – версии трогают по разным причинам: здесь есть и уважительное упоминание грабежа, и наивное объяснение, что на войне часто ранят, и внезапное соединение бесконечных проявлений хаоса войны в едином боге, и самый факт безумия бога. Радуют также и менее значительные детали: в одном из приводимых текстов имеет место милый плеоназм: «Долю свою получив и дарами упившись своими», в другом – использование условного союза [59] как каузального: «Коли на поле кровавом лишь Марс обезумевший властен». Третий перевод – Каупера – самый невыразительный из всех: он буквален ровно настолько, насколько позволяет мильтоновский размер. Версия Поупа – это особенное явление. Его пышный идиолект (сравнимый разве что с гонгоровским) определяется необоснованной и механической гиперболизацией. Например, одинокий черный корабль героя увеличивается до размеров эскадры. Подчиняясь этому принципу умножения, все строки его текста распадаются на два больших класса. Одни исключительно риторические: «Божественный венец во славу боя возложен на щиты», а другие сугубо визуальные: «Дымится Троя». Риторика и зрелища – в этом весь Поуп. Не менее зрелищен и пламенный Чапмен, однако его перевод носит скорее лирический, а не риторический характер. Батлер, напротив, демонстрирует решимость избегать каких бы то ни было визуальных средств и превращает гомеровский текст в ровную сводку новостей.

59

Еще одна черта Гомера – щедрое использование противительных союзов. Вот несколько примеров:

Крикнул еще: «Умирай! а мою неизбежную смерть яВстречу, когда ни пошлет громовержец и вечные боги!»

(«Илиада», XXII, перевод Н. Гнедича);

Их родила Астиоха в отеческом Актора доме,Дева невинная, но в ее терем высокий явилсяМощный Арей и сопрягся на ложе таинственно с нею»

(«Илиада», II, перевод Н. Гнедича);

На волков кровожадныхБыли похожи они, с несказанной отвагою в сердце;Рвут они жадно на части оленя рогатого, в чащеЛеса поймавши его, а пасти багровы от крови

(«Илиада», XVI, перевод В. Вересаева);

Зевс пеласгийский, додонский, далекий владыка Додоны,Хладной вовеки, где селлы, пророки твои, обитают,Но, своих ног не омыв, они спят на земле обнаженной

(«Илиада», XVI, перевод В. Вересаева);

Радуйся, богом любимая! Прежде чем полный свершитсяГод, у тебя два прекрасные сына родятся (бесплоденС богом союз не бывает), и их воспитай ты с любовью.Но, возвратяся к домашним, мое называть им страшисяИмя; тебе же откроюсь: я бог Посейдон-земледержец

(«Одиссея», XI, перевод В. Жуковского);

Видел я там, наконец, и Гераклову силу, один лишьПризрак воздушный; а сам он с богами на светлом ОлимпеСладость блаженства вкушал близ супруги Гебеи, цветущейДочери Зевса от златообутой владычицы Геры

(«Одиссея», XI, перевод В. Жуковского).

Добавляю красочный перевод этого последнего отрывка, сделанный Джорджем Чапменом:

Down with these was thrustThe idol of the force of Hercules,But his firm self did no such fate oppress.He feasting lives amongst th’Immortal StatesWhite-ankled Hebe and himself made matesIn heav’nly nuptials. Hebe, Jove’s dear raceAnd Juno’s whom the golden sandals grace.(Был призрак там Геракла грозных сил,Но сам Геракл к Олимпу воспарил,Где свадьбу учинил с прекрасной Гебой,Чья белизна и стать – услада неба, —Она дитя Юпитера с Юноной,В сандальи золотые облаченной) (англ.).

– Примеч. автора.

Возможно, мой читатель захочет узнать: какой из множества этих переводов является верным? Повторюсь: ни один и в то же время все. Если требуется сохранять верность воображению Гомера и тем невозвратимым временам и людям, которых он себе представлял, то ни один перевод не устроит нас, зато все подойдут для грека, жившего в десятом веке до нашей эры. Если же критерием выступает соответствие Гомеровым целям, то подходит всякий из процитированных мною переводов, кроме буквалистских, все достоинство которых строится на контрасте с современной традицией. Не исключено, что спокойная версия Батлера и есть самая верная.

1932

Повествовательное искусство и магия

Анализ приемов, характерных для романа, не получил широкого распространения. Естественная причина этой длительной сдержанности – приоритет других жанров; главная же причина – почти непреодолимая сложность романных приемов, ведь их тяжело отделить от сюжета. Исследователь детективного рассказа или элегии имеет в своем распоряжении особый словарь и возможность с легкостью привести подходящие цитаты; исследователю пространного романа не хватает общепринятых терминов, и он не может проиллюстрировать свои утверждения однозначно убедительными примерами. Поэтому я призываю проявить толику снисхождения к моим догадкам.

Я начну с рассмотрения романного аспекта книги «The Life and Death of Jason» [60] (1867) Уильяма Морриса. Задача моя – литературная, а не историческая, а стало быть, я пренебрегаю всяким научным – или наукообразным – изучением связи этой книги с эллинской культурой. Мне достаточно указать, что древние (например, Аполлоний Родосский) уже изложили в стихах все этапы подвига аргонавтов, и упомянуть более позднее описание, книгу 1474 года «Les faits et prouesses du noble et vaillant chevalier Jason» [61] , в Барселоне, разумеется, недоступную, однако английские комментаторы могут с ней свериться.

60

«Жизнь и смерть Ясона» (англ.).

61

«Деяния и подвиги благородного и отважного рыцаря Ясона» (фр.).

Перед Моррисом стояла нелегкая задача: правдоподобное повествование о легендарных подвигах Ясона, царя Иолка. Удивление от каждой строки, привычное средство лирики, оказалось недоступным для истории в десять тысяч стихов. Прежде всего, такая история нуждалась в ярком ощущении достоверности, способной поставить нас на грань сомнения, в чем и состоит – по Кольриджу – поэтическая вера. Моррису удается пробуждать эту веру; я хочу исследовать, как ему это удается.

Вот пример из Книги первой. Эсон, старый царь Иолка, отдает своего сына в лес, на воспитание кентавру Хирону. Проблема заключается в малом правдоподобии кентавра. Моррис решает ее неявным способом. Он начинает с упоминания этого создания рядом с названиями зверей, которых тоже встретишь нечасто:

Where bears and wolves the centaurs’ arrows find [62] , —

невозмутимо поясняет автор. Это первое мимолетное упоминание через тридцать строк подкрепляется другим, предваряющим описание. Старый царь приказывает рабу отвезти ребенка в рощу у подножия гор и протрубить в мраморный рог, тогда появится кентавр, который будет (предупреждает царь) «лицом свиреп, сложеньем тела мощен», и раб должен опуститься перед ним на колени. Следует череда приказов, а среди них появляется и третье упоминание, обманчиво-негативное. Царь советует рабу совершенно не бояться кентавра. Затем, словно печалясь о грядущей потере сына, Эсон пытается вообразить его жизнь в лесу, среди «quick-eyed centaurs» [63] – эта черта наполняет образ жизнью, а подтверждается она их славой искусных лучников [64] . Раб скачет вместе с царским сыном и на рассвете останавливает коня перед рощей. Он пешим пробирается меж дубов, неся мальчика за спиной. А потом трубит в рог и ждет. Слышно утреннее пение дрозда, но раб уже различает стук копыт, чувствует в своем сердце легкий страх и отвлекается от мальчика, который в это время пытается добраться до сверкающего рога. Появляется Хирон: нам сообщают, что прежде он был пегий, но теперь почти окончательно поседел, окрас его мало чем отличается от его людской шевелюры, а на теле у него – там, где звериное переходит в человеческое, – венок из дубовых листьев. Раб падает на колени. Отметим попутно, что Моррису необязательно передавать читателю свое представление о кентавре, не нужно даже пробуждать наше воображение – ему достаточно, что мы продолжаем верить его словам, как и в реальной жизни.

62

Волков, медведей ждут кентавров стрелы (англ.).

63

Кентавров быстроглазых (англ.).

64

Ср. с другим стихом: «Cesare armato, con li occhi grifagni» («Inferno». Ад IV, 123). – Примеч. автора.