Всемирный следопыт, 1928 № 10
Шрифт:
Пройдя «Чаячий остров», мы очутились в море, и порядочный ветерок с северо-востока, так называемый «баргузин», сразу дал себя знать. Появилась крутая волна, и башлык приказал убрать весла. Рыбаки подняли громадный квадратный парус, который тотчас же вздулся крутым барабаном и забрал ветер. Скрипнула прочная мачта, и высокая лодка, сильно раскачиваясь и немного кренясь, ходко понеслась вперед, прыгая на волнах. В версте от нас за нами выходила в море вся рыбачья флотилия. Все лодки шли кучей, напоминая стаю чаек. Их ослепительно белые паруса, освещенные косыми лучами солнца, четко выделялись на густой синеве волн.
Налетали рокочущие валы, холодными брызгами обдавая смуглых людей. Лодка высоко вздымалась кверху и стремительно скатывалась вниз, зарываясь носим в жуткий промежуток между волн.
Рыбаки перешучивались. Мне делалось весело и с непривычки немного жутко. — Ну как, еще не угорел? — улыбаясь, спросил меня башлык. — А то заваливайся спать: сном можно угар отшибить…
Я поблагодарил за совет. Тошноты я не чувствовал. Лишь немного кружилась голова.
Далеко в стороне показалась белая церковь. Казалось, что ее колокольня вылезала прямо из воды.
— Село Посольск, — пояснил башлык. — Эй, брось намерник! — крикнул он рыбаку.
Рыбак кинул вперед носа гирю с привязанной к ней бечевкой. Все следили за результатами.
— Сорок сажень, — проговорил рыбак.
— Мало!.. Придется еще малость пройти…
Солнце село, и дальние горы на западе вдруг сделались совсем близкими и темными, как чернила. Байкал потускнел, переливаясь тонами перламутра. Как часто менял он свой цвет в течение дня!..
Через полчаса снова бросили лот. Гиря не достала дна. Мы плыли над бездной [13] ). Башлык тотчас же приказал убрать парус, и рыбаки приготовились закидывать сети.
Прежде всего бросили «маяк», то-есть по просту высокий буек, напоминавший метлу, прикрепленную к деревянной крестовине, плавающей на воде. В случае обрыва сети высокая метла издали могла указать ее местонахождение. От буйка начиналась сеть, которую два рыбака принялись сбрасывать в воду ловкими, привычными движениями. Покуда они занимались этим делом, другие то-и-дело поливали сложенную в лодке сеть водой из ковша. Башлык пояснил мне, что это необходимо, дабы сеть сделалась тяжелее, иначе в момент выбрасывания тонкую и легкую сеть будет ветром прижимать к борту лодки. Еще два рыбака и девка тихонько гребли, и лодка медленно подвигалась вперед.
13
Глубина Байкала огромна и местами доходит до двух километров, превышая глубину Северного Ледовитого океана. На глубине в 500 метров здесь уже встречается глубоководная рыба голомянка, которая лопается, как только попадает в верхние слои воды.
Закидывание сети в 800 саженей заняло порядочно времени. С этой работой покончили, когда уже наступила темная ночь. Конец сети на длинной веревке привязали к корме, и башлык объявил, что вся работа закончена до утра. Девка развела костер на дне лодки, где была навалена земля. Укрепив таган, она зачерпнула в чайник чистой байкальской водицы и принялась кипятить чай. Рыбаки оделись теплее и собрались у костра. От света костра небо сделалось совсем черным. Черной стала и рокочущая под
Полная беззаботность рыбаков, отсутствие в них какой бы то ни было тревоги или хотя бы интереса к тому, куда их теперь несло, — поражали меня. Я спросил:
— Куда принесет нас к утру?
— А кто его знает… — беззаботно ответил башлык. — Как ветер будет дуть. Вот утром увидим.
— А далеко ли вообще за ночь лодку отнесет?
— Всякое бывает… Другой раз за ночь такая непогода на море поднимется, что по двое, а то и по трое суток мы по волнам носимся и к берегу пристать никак не можем, пока ветер не уляжется… всякое бывает…
— А бывает, чтобы рыбаки и вовсе не возвращались?
— Эка спросил!.. И это бывает… только редко. Нонешний год такого еще не было. Летошний год, правда, две лодки погибли.
— И что же, никто из рыбаков на берег не вернулся?
— Зачем… все на берег вернулись… только не живыми, а мертвыми.
— Байкал утопленников не принимает, — вставил худощавый рыбак с острым носом, отхлебывая чай. — Байкал всякую дрянь и мертвечину земле отдает. Наше море, можно сказать, только золото в себя принимает, а прочее отдает.
— И вас тоже по трое суток носило по морю? — спросил я.
— Ну, а как же! — улыбнулся башлык. — Ежели бурей к тому берегу понесет, там пристать невозможно, потому там скалы прямо из воды торчат. Там лодку враз разобьет… Да ежели крепкий култук задует, тогда уж на веслах держимся, покуда сил хватает или же култук не замрет.
Башлык замолчал и, словно, чтобы успокоить меня, добавил:
— Лодки у нас стойкие, высокие. Как их ни мотает, как ни вертит, а все не опрокидываются, разве уж до краев воды зачерпнут… Только это редко бывает. Мы в бурю не выходим.
Рыбаки молчали и сосредоточенно похлебывали чай.
— Кто омуля не ловил — тот смерти не видал, — снова заговорил башлык, набивая трубку. — Хоть и сладок омуль, и жирен, и деньги за него дают хорошие, а кровавый он… смертельный, даже можно сказать…
— Это почему же?
— Ты, чай, с Панфилом сюда прибыл?.. Говорил он тебе, как они его на Селенге добывают?.. И на Селенге люди через омуля от хищности гибнут, и здесь в море каждый из нас смерть не раз повидал… а между прочим мы ловим по закону… Мы не хищничаем.
— И не страшно вам?
— Привычка…
Рыбаки ложились спать на дно лодки накрываясь полушубками.
— Ложись тут, — зевая, указал мне башлык на середину лодки.
Я лег, как и остальные, на дно поперек судна. Высокие борта хорошо защищали от ветра, но поза была не из удобных. Борта лодки, суживавшиеся ближе ко дну, препятствовали выпрямиться, и приходилось принимать скрюченное положение. Казалось, что так заснуть невозможно, и я долго лежал на спине, смотря в черное небо, мерцавшее бесчисленными звездами. Странная получалась игра этих звезд!..