Всемирный следопыт, 1929 № 06
Шрифт:
Но новое несчастье ждало человека. Осенью на Нюда-тундру пришло стадо диких оленей. По вожаку человек видел, что это было то самое стадо, которое он нагнал в прошлом году в разлоге под Чуна-тундрой.
Человек не успел во-время связать своих оленей. В его недавно прирученной важенке проснулись забытые инстинкты. Вместе со своим детенышем она убежала в стадо «диких». А вслед за ней ушла и другая важенка.
В эту ночь стонал лес под ударами топора. В одни сутки человек построил около своей избушки маленький амбар и нарубил на неделю дров. Теперь кто угодно мог приходить сюда и жить. Человек ушел за горы пытать счастья на новом месте.
Он был очень хитер — этот упрямый
* * *
Сейчас на Монче-губе живут двое: лопарь и финн с семьями. Они— охотники. Для обоих пушной зверь зимой и рыба летом — единственные средства к жизни. Кроме этих людей и их избушек все осталось попрежнему на Монче-губе: трепаный лес, тяжелые крутые тундры, озера, порожистые речки в разлогах, вараки, скалы, камни и звериные следы на снегу. Лишь легли по лесу лыжные следы охотников, и зубастыми хищниками спрятались в речках капканы, поставленные на самого ценного пушного зверя — проворную выдру.
На Монче-губе, под высокими тундрами, которые как будто олицетворяют всю cypoвость, всю непримиримость полярной природы, жизнь охотников проходит в постоянной борьбе, в постоянном напряжении. Кто не выдержит, должен или уйти или погибнуть.
Но требуя от охотника громадных усилий, лапландская тайга не слишком щедро вознаграждает его за труды. Редко выпадет на долю охотника случай убить крупного ценного пушного зверя. Обычно же охота — ежедневный изнурительный, неблагодарный труд, сопряженный вдобавок с постоянной возможностью несчастья.
И теперешние жители Монче-губы — лопарь и финн — не менее хитры, чем первый человек, пришедший сюда из Половинки. Как и тот они знают, что тайга никогда не дает сразу всего того, что от нее требуют. Они перехитрили тайгу: они не боятся борьбы с ней и не жалуются на поражения…
IX
Лапландский траппер. — Любознательный лопаренок. — Маленькие северяне. — Лес танцует. — Последняя новость. — Мертвая Зима — За куницей. — Опасный соперник. — Ночной собеседник у костра. — Злой капкан.
Мы поселились у лопаря Федора Архипова. Это — крепко слаженный, коренастый человек лет тридцати с умным энергичным лицом. Он мало похож на других лопарей, которых нам приходилось видеть. Когда Федор надевает свою широкополую войлочную шляпу, берет в зубы трубку и встает на лыжи, чтобы итти в лес проверять капканы, он становится очень колоритен. У него вид настоящего траппера.
Лопарь Федор
Вместе со своей семьей он живет в крошечной охотничьей избушке. Глядя на нее снаружи, не понимаешь, как в таком маленьком жилище могут поместиться двое взрослых и трое детей. Но в эту же избушку охотно пустили и нас, а потом и жену финна-соседа, который уехал с пушниной в Мурманск. Позже, увидав с десяток других избушек, мы узнали, что изба Федора по-здешнему большая. Ведь в ней почти можно выпрямиться.
У стены в избушке стоит кровать, сбитая из досок, как нары. Дальше в углу — стол и узкая скамейка у стены. Впрочем и то и другое больше для приличия чем для употребления. Хозяева предпочитают обедать, сидя на полу
Налево от входа — центр избушки, семейный очаг — камелек. Он дает и тепло и свет. Устроен камелек очень примитивно. Один плоский продолговатый камень лежит на полу, наискось от стены к стене, два других поставлены стоймя, и над всем этим сооружением — дыра сквозь потолок и крышу. Дрова в камелек не кладут, а ставят наклонно. Над ними висят крючки и цепочки для подвешивания чайника и котла.
Камелек горит целый день, и от него в избушке жарко. Но здесь не знают двойных рам, обитых войлоком дверей и вьюшек в трубе. Поэтому, когда вечером, перед тем как лечь спать, камелек тушат, очень скоро в избушке замерзает вода. Путешественник может только радоваться этому. В крошечной закупоренной избушке было бы слишком душно, а сейчас камелек служит хорошим вентилятором.
Камелек в избе Федора.
Лишь покидая избушку на долгое время, лопарь задвигает сверху отверстие камелька доской, чтобы снег не насыпался в избу.
У Федора есть жена — тихая, ласковая женщина — и трое детей. Это прекрасные ребятишки, на редкость смышленые и-симпатичные. Старшего зовут Федот. Ему четыре года, и он совсем хорошо говорит по-русски. Неутолимая жажда знания живет в этом маленьком человечке. И когда, приехав, мы стали выгружать в избушке наши мешки, он стоял рядом, пораженный, с широкими глазами, открытым ртом и появление каждой новой диковинки встречал одним и тем же тихим, удивленным, но настойчивым вопросом:
— А это чего есть?
Второго зовут Ярашка. Очень часто он подходил ко мне и что-то горячо рассказывал по-лопарски. Слова этого карапуза должны были меня тронуть. И мы оба были в отчаянии: я не понимал ни слова по-лопарски, а он — по-русски.
Девочка Анфис предпочитала держаться в стороне. Она относилась к нам с равнодушием человека, которого занимают вещи гораздо более интересные, чем какие-то долговязые гости из-за озера. Например, великолепное деревянное ружье, лыжи, консервная банка— особенно занятная игрушка. На банке был нарисован странный толстый олень с большой головой и короткими некрасивыми рогами. Рассматривая картинку, Анфис думала о далеком-далеком, совсем другом мире, в котором живут такие странные олени с толстой головой, вкусное мясо в банках называлось коровьим. Но что такое корова, как не олень, только не похожий на тех, на которых приезжал на Монче-губу дедушка? Ведь не медведь же она! И не лиса! И не выдра!
Федот, Ярашка и Анфис — настоящие северяне. Из избушки, где жарко от горящего камелька, они отправляются гулять не одевшись на улицу, на тридцатиградусный мороз, спят на голом полу, из-под которого дуют настоящие поземки. Никакая простуда не возьмет этих маленьких лопарей.
* * *
В день нашего приезда на Монче-губу была пурга. Вершины тундр курились облачками белого дыма, и лес, закутанный в широкую белую развевающуюся одежду, плясал какой-то сумасшедший танец. Нельзя было никуда итти, и это был день расспросов и рассказов.