Всемирный следопыт 1929 № 11
Шрифт:
— А вот всем мехам мех! — весело крикнул Погорелко. — Ловите!
Что-то темное, длинное, гибкое мелькнуло в воздухе и змеей обвило шею женщины. Это была шкурка чернобурой лисицы, легкая как шелковый платочек. Великолепный серебряно-черный, с седым хребтом зверь действительно играл и переливался как черный бриллиант.
— Она как живая, — задумчиво сказала Аленушка, поглаживая ласкающийся мех.
— О, да! — оживленно откликнулся траппер. — У пушнины есть своя какая-то таинственная, как и у жемчуга, жизнь. Знаете, что мы звероловы заметили? Если шкурку обернуть прямо вокруг
— Очень, — рассеянно ответила она. И не снимая с плеч шкурки, подошла к диванчику и опустилась на него. Ноги ее почти касались морды Хрипуна.
— Садитесь. Вот сюда, — указала она на место рядом с собой.
Он сел. Диванчик был так мал, что до него доносился смутный аромат ее волос.
— Ну, о чем будем говорить, Филипп Федоро… Разрешите называть вас по-старому — просто Филиппом?
— Пожалуйста! — обрадованно ответил он. — Это мне очень приятно.
— Ну, а коли так, называйте и вы меня попрежнему Аленушкой. Так о чем же будем говорить? Семнадцать лет не виделись, встретились, и говорить не о чем? Хотите столичные новости? Хотя я и сама давно уже оттуда. Был у нас Александр Дюма-отец. Настоящий парижанин!.. Апраксин рынок сгорел, как раз в Духов день. Говорят, подожгли нигилисты. Чернышевский в связи с этим посажен в тюрьму.
— Какая нелепица! — возмущенно ударил он себя, по колену. — У вас там все с ума посходили. Посадить Чернышевского в тюрьму за поджог! Да что у них голов нет?
— А вы уверены в невиновности Чернышевского? — удивленно раскрыла она глаза. И вдруг лукаво погрозила пальцем: —
Ах, да, я ведь и забыла, что вы тоже нигилист. Ну, эта тема неинтересная, давайте лучше о другом. В русской опере идут сейчас: «Трубадур», «Жидовка», в итальянской — «Осада Генте», «Гвельфы и гибеллины». Поют: Тамберлик, Кальцолари. В балете идут: «Война женщин», «Сатанилла»…
Она перевела торопливо дух и снова заговорила:
— Ну, что же еще новенького?.. Вспомнила! Лиф со шнипом больше не носят, цветные и полосатые чулки тоже. Шляпы различные, но больше всего шляпы-мушкетер. Это в честь приезда Дюма.
«„Трубадур“… Кальцолари… лиф со шнипом… шляпы-мушкетер… — вихрем осенних листьев неслось в его голове. — И для этого я семнадцать лет томился по встрече с ней? Для лифа со шнипом… лифа со шнипом?..»
— А вот новости и дня вас, — положила она ладонь на его рукав.
Он радостно встрепенулся.
— Мужчины теперь носят не тугие атласные воротники, а отложные и к ним тонкие узкие галстучки, Лично мне очень нравится. Панталоны узкие со штрипками давно все бросили носить, даже консисторские чиновники. Теперь носят очень широкие панталоны и… — Она остановилась, взглянула на его берендееву бороду, мокассины и вдруг, словно в ужасе, закрыла ладонями лицо. — Боже, и какую же чепуху я несу! Что вы обо мне подумаете? Я ведь знаю, что вы любите только умных женщин, вроде нигилисток со стриженными волосами и в очках, которые безобразят свою наружность ради вывески своих убеждений. Угадала я?
— Не совсем, — улыбнулся он.
— А может быть вам нравятся местные новоархангельские дамы, такие… обнатуренные? Боже, вспомнила! Мне говорили, что вы отчаянный сердцеед и что ваша последняя избранница — маленькая индианочка, дитя натуры? Ее зовут Летящая Куропаточка или может быть Сидящая Наседка, кажется так? А правда ли, что вы даже сюда в Новоархангельск ее с собой привезли?
Но заметив его недовольное и одновременно растерянное лицо, она спохватилась.
— Впрочем довольно глупостей. Рассказывайте лучше, что за страна ваша Аляска? Много в ней зверей?
— Очень! Начиная белыми медведями и кончая блохами.
— Ага! Вы еще не разучились острить. А северное сияние будет?
— Заказано, — серьезно ответил он, насмешливо блестя глазами.
— А правда ли, что здешние дамы водят на цепочке во время прогулок вместо собак белых медведей?
— Не хотелось бы мне разбивать вашу романтическую фантазию, но, увы, этого нет, — с притворной грустью ответил он. — А затем вот что: давайте о вас лично поговорим. Вы, конечно, замужем?
Ее лицо потемнело. А когда она ответила, в голосе уже не слышно было недавних беспечных ноток.
— Мой муж умер три года назад, оставив меня почти нищей. Все его громадное якобы состояние в действительности оказалось кучей долгов. Я уехала к родным в Иркутск, а оттуда с братом в Петропавловск. Из Петропавловска же на американской шхуне примчалась сюда. Вот и все. Довольны? Нет, коли на то дело пошло, давайте лучше о вас поговорим. Знаете ли вы, что большинство петрашевцев помилованы государем и даже с возвращением всех прав состояния? Достоевский например уже вернулся в Петербург. Он живет на Ямской. Следовательно и вы можете вернуться снова в Россию.
Погорелко отшатнулся, словно получил удар по темени. Голубые его глаза потемнели. Он встал, прошелся по комнате и, подойдя снова к дивану, наклонился над ней:
— Значит мы оба свободны?
— Да.
— А это не радует вас, Аленушка? Скажите, не радует? — Слова его были насыщены откровенной, не знающей пределов страстью. — И неужели мы теперь разойдемся, после того как… Семнадцать лет… И каких лет!.. Но ведь мы еще не старики. Разве не можем мы начать жизнь снова?
Она ответила тихим и спокойным голосом женщины, чуждой кокетства:
— Если и вы этого хотите — да. Я согласна.
Оба долго молчали. Слышно было, как Хрипун громко, словно палкой бьет по по полу хвостом.
— Говорят, что вы, — робко, еле слышно заговорила она, — что вы очень богаты?
— Не-ет, — протянул он удивленно. — Я не нищий, правда, но…
— Я знаю, что у вас сейчас при себе умопомрачительное количество золота, — уже твердо и резко сказала она. — Вы нашли здесь золотую жилу.
Он опять отшатнулся, как и тогда, когда услышал, что ему можно вернуться в Россию.