Всемирный следопыт 1929 № 11
Шрифт:
Сукачев замолчал, не находя слов, и снова сел, неявно теребя усы. Погорелко отмахнулся безнадежно и отошел к окну. Айвика проводила его взглядом, в котором было нечто большее чем любовь. В глазах ее светилась рабская преданность и готовность к самопожертвованию.
— Я поняла теперь, что поступила плохо. Я погубила тебя, Черные Ноги, и свое племя… — пустым безжизненным голосом сказала она, отходя от стола.
Сукачев поднял голову и посмотрел внимательно на девушку, отошедшую к камину. Она стояла, как-то странно выставив локоть правой руки.
— Нож! — вскрикнул вдруг испуганно заставный капитан. — Она взяла со стола ваш нож!..
Оба бросились к Айвике. Но было уже поздно. Девушка подалась всем
В кромешной тьме уже зашла луна. Траппер и Сукачев киркой и лопатой рыли могилу для Айвики здесь же, во дворе фактории, рядом с могилой жены заставного капитана. На похоронах присутствовали только трое: третьим был Хрипун, серьезный и печальный, как люди. Холмик мерзлой земли придавили тремя тяжелыми камнями…
XV. «Барыня» заговорила.
Погорелко, набивавший на кухне патроны, услышав крик Сукачева, выбежал во двор. Заставный капитан расхаживал по валу с длинной подзорной трубкой, которую он держал на плече, как солдат ружье. Лицо Македона Иваныча лучилось довольством.
— Начинается баталия! — крикнул он трапперу. — Ну, теперь держись, оглобля с суком!
Поднявшись на вал, Погорелко увидел большой парусный баркас, наполненный вооруженными людьми, уже пристававший к берегу.
— А ведь это охотники за котиками, — сказал траппер, — ребята, которые тоже редко дают промах.
— Хотя бы сами черти, — улыбнулся Сукачев. — Все равно отступать некуда. — И он невольно оглянулся на черную громаду Чилькута, обледеневшая вершина которого блистала, как алмаз, вставленный в перстень.
Охотники поспешно высадились и, будучи еще вне выстрелов из фактории, кучкой направились к палисаду. Человек пять остались в тылу, поднявшись на прибрежный холм.
— Эх, мне бы сюда сейчас мой шестерик штуцерных [9] из старослуживых пластунов, — вздохнул Македон Иваныч, — я бы эту ораву в полчаса разогнал.
9
В первое время после изобретения нарезного оружия вооружить им пехоту было невозможно. Поэтому в русской армии нарезные штуцера давались только лучшим стрелкам, которые и распределялись по шести человек на роту. Отсюда — «штуцерной шестерик».
Погорелко, который всматривался в людей, оставшихся в тылу, вдруг порывисто схватил сукачевскую зрительную трубу и направил ее на холм.
— Это в некотором роде штаб, — засмеялся Сукачев. — Там чай все главари собрались.
Траппер действительно рассмотрел черную бороду Пинка, Живолупа, сложившего руки на длинном стволе винтовки, и, наконец, до блеска выбритого дю-Монтебэлло, глядевшего из-под ладони на факторию. Рядом с маркизом стояла стройная женщина, одетая в изящный спортивный костюм. Погорелко вздрогнул и поднял выше трубу. Он увидел круглую барашковую шапочку и белый башлык с золотыми кистями, такие памятные по недавней встрече. А из-под черного каракуля шапки вихрился ураган светлокаштановых волос. Аленушка с искренним детским любопытством смотрела на охотников, приближавшихся к фактории.
Погорелко резко опустил трубу, схватил ружье, и прежде чем Сукачев успел помешать ему, выстрелил, поймав на мушку лицо, нежно белевшее под черным ободком каракуля. Пуля бессильно зарылась в снег на полпути до холма.
— Даром патрон пропал, — проворчал Сукачев. — Ведь до них более версты.
Но взглянув на Погорелко, капитан рассердился на себя за свой недовольный тон. Этот кряжистый седой человек, носивший в глазах скрытую боль незабытой еще утраты и старческую тоску по нежности и ласке, понял какое чувство заставило траппера бесцельно выпустить пулю.
— Ну-с, начнем что ли, благословясь! — обратился он к Погорелко деланно беззаботным тоном. — Вам первый выстрел.
Траппер молча приложился и спустил курок. Шедший передовым великан-охотник покачнулся, схватился за плечо и, повернувшись, быстро зашагал обратно.
— Одним жуликом меньше! — крикнул, тоже выстрелив, Сукачев, Но не попал. Охотники, развернувшись широкой цепью, залегли, пользуясь каждой складкой местности. Вскоре заговорили и их ружья.
С палисада им отвечали только два ружья: четырехлинейный шаспо, бухавший как гром, откровенно и яростно, да короткоствольный льежский штуцер, жаливший по-осиному, коварно и неожиданно. Но эта пара ружей стоила десятка других. Вскоре еще двое охотников — один прихрамывая, а другой придерживая перебитую руку, — потянулись в тыл.
Нападавшие попробовали было наступать. Ползком на животе, изредка стреляя, охотники начали приближаться к фактории. Наверное также они подползали и к тюленьим или котиковым лежбищам. Но теперь перед ними были не безобидные морские коты. Выстрелы с палисада вскоре отогнали их назад.
Тогда охотники переменили тактику. Они облюбовали большой холм, усеянный на вершине гранитными осколками, стоявший прямо против палисада. Оттуда свободно можно было бы обстреливать не только двор фактории, но и вал, так как холм возвышался и над палисадом. У этой стратегической высоты имелся лишь один недостаток — открытые подходы, с тыла же на холм взобраться было невозможно. Учтя все это, нападающие открыли по палисаду ожесточенную хотя и беспорядочную стрельбу, дабы отвлечь на себя внимание защитников фактории. А в это время пятеро охотников начали пробираться к холму. Но Сукачев быстро разгадал их план и взял холм исключительно под свой обстрел. Пятерка пытавшаяся взобраться на холм, вынуждена была отойти, при чем одного из них, повидимому тяжело раненого, унесли на шхуну на руках.
Эта неудачная попытка с захватом холма окончательно охладила пыл наступающих. Они отошли на дистанцию, недоступную выстрелам, и, усевшись на снег, закурили трубки.
— Ура-а! — закричал радостно заставный капитан, размахивая ружьем. — Наша взяла! Первая атака отбита!
Охотники, услышав крик Сукачева, выпустили по палисаду в бессильной злобе пару бесполезных выстрелов. Македон Иваныч погрозил им кулачищем и, блестя возбужденно глазами, обратился к трапперу:
— Вот ужо узнает о нашей баталии государь и чай страх как на меня осердится. «Ну, скажет, и капитан Сукачев! То генерала моего по морде бил, из батальона убег, а теперь с американцами войну завел. Подать, — крикнет его сюда на расправу»! Шалишь, ваше величество, руки коротки! На-ка, выкуси шиш!
Старик, нюхнувший снова боевого пороха, был радостен как ребенок.
Со стороны отбитого неприятеля до фактории донесся вдруг многоголосый галдеж. Охотники о чем-то ожесточенно заспорили. Видны были отдельные пары людей, стоявших друг против друга в вызывающих позах. А вслед за этим Сукачев и траппер увидели смолевую бороду, словно ветром переносимую с сугроба на сугроб. Это обеспокоенный Пинк спешил к охотникам.
— Эва, глядите, — засмеялся заставный капитан, — сам генерал пылит к своим верным войскам.